Леон Хендрикс - Джими Хендрикс, история брата

Эти три дня остались в моём сознании сплошным неясным облаком. Я был нагружен всем подряд: травой, LSD и моими новыми подружками–хиппи, а их хиппи–автобус всё это время кружил по городу. Так я пропустил все концерты брата в Винтерленде. Когда пришло время покидать город, я не поехал с братом в лимузине в Лос–Анжелес. Я решил продлить своё хиппи–приключение и отправился на юг вместе с ними.

По возвращении в Лос–Анжелес Джими стал пропадать каждый вечер на студии TTG, записывая материал для новой пластинки. Студия располагалась в 1441 по N.McCadden Place неподалёку от Сансет и Хайленд. Я был поражён, настолько крошечной она мне показалась. Протиснуться к пульту можно было только боком, да и всё остальное пространство не располагало к присутствию во время записи привычной уже для Джими толпы посторонних. После сан–францисского куста у Девон и у Кармен оказались свои планы, поэтому вокруг брата даже стало ещё больше цыпочек. Сначала это даже ему понравилось, но потом они показали свою разрушительную сторону, мешая ему сконцентрироваться на работе. Им достаточно было того, что они делали погоду в клубах, тусуясь с Джими в Whiskey. Многим вообще не было никакого дела до его творческих интересов.

У Джими было строгое расписание студийного времени, и я был предоставлен самому себе. В первое время я просто прыгал в лимузин и ехал в Голливуд, но время шло и я начал запоминать лица. Обычно всех можно было найти в Rainbow Room, потому что там можно было найти всё. Если кто–то искал LSD, мы все торчали на кислоте. Если другому нужен был кокаин, нам всем хватало по паре дорожек. Если третий искал травы, мы все укуривались до состояния камня.

Завсегдатаями были музыканты, актёры кино, модели, среди которых тёрлись галстуки шоу–бизнеса и агенты, но я не концентрировался на том, кто есть кто. Мой экзистенциализм требовал развлечений. Ни в одном клубе невозможно было встретить ни одного ненагруженного. У народа кокаин лежал на столах, как если бы это был соус или чипсы. Он стал неотъемлемой частью нашего бытия, у каждого был на руках пакетик или два. Скрученная в трубочку долларовая бумажка стала такой же привычный, как, скажем, рукопожатие. Как только я появлялся в дверях клуба, обязательно кто–нибудь предлагал мне пару–тройку дорожек. Часто на столах сверкали, как льдинки, целые дороги, а не просто маленькие полоски. Однажды я сравнил их с зимними трактами.

— Слушай, ты так доедешь по ним до самой Аляски!

С тех пор все стали называть их "шоссе на Аляску."

Не только такие как я и вездесущие цыпочки делали погоду, но и амбициозные агенты и менеджеры, рыскающие по всем углам в Rainbow Room и Whiskey. У меня нет никакого желание описывать этих проныр, скажу только, что я так много провёл времени на улице, что знаю, как действовать, чтобы не сесть на мель, когда вокруг тебя столько этаких дельцов и импозантных выскочек. К тому же я всё время был окружён женщинами и ловил всеобщее внимание, появляясь в дверях клуба с висящими на мне по обе стороны двумя шикарными цыпочками. Все хотели хоть на минутку завладеть моим вниманием, в надежде через меня добраться до моего брата. Стремясь заполучить хоть кусочек волшебства, которое Джими создавал своей музыкой, они хотели склонить меня уговорить брата принять их предложения выступить с концертами на их площадках или даже показывали мне готовые планы гастролей. Хотя я всегда их внимательно выслушивал, делая очень заинтересованный вид, но никогда бы не стал навязывать брату их предложения и возможные деловые контакты. Такого рода деятельность не для меня и я не собирался менять свою политику в ближайшем будущем. Каждый вечер, по меньшей мере, 50 визиток я выкидывал в мусор, возвращаясь в свой номер или в дом на Бенедикт–Каньон–Драйв.

Я заметил, что многие рок–звёзды очень ревниво относились к славе моего брата. Он был признанным номером первым. И хотя их одежды были так же ярки, а их поведение вызывающим, Джими затмевал всех, когда они появлялись в одном месте. Я подметил одного, его звали Артур Ли, и его окружение. Артур считал себя первым и единственным чёрным руководителем белой группы и был, возможно, возмущён появлением на своей территории Джими, забравшего на себя всё внимание. Они с Джими были знакомы ещё в те времена, когда брат играл в группе у Малыша Ричарда, но когда брат познакомил меня с ним, Артур не показался мне уж очень близким его другом. Впрочем, Джими шёл собственным путём, не соперничая ни с кем и не обращая внимания на такие мелочи.

Каждый раз, как мы, в конце вечера, возвращались в дом на Бенедикт—Какьон, толпы хорошеньких цыпочек приветствовали там нас. Но к счастью для нас, у нас с Джими был один перерыв в бесконечной гонке — это послеполуденное время, которое мы с ним проводили вместе в бассейне. Эти моменты — наиболее яркие мои воспоминания о времени, проведённом в Лос–Анжелесе. Рядом не было никого, кто бы помешал простому общению двух братьев. Нетрудно было заметить, что такой стиль жизни убивал его. Я вспоминал, каким счастливым голосом, тогда, казалось в таком далёком уже 66–м, он звонил мне из Нью–Йорка. Теперь же, пришла слава, о какой он даже не мечтал, но ушла радость.

Джими рассказывал мне, с какими трудностями он столкнулся при строительстве собственной студии Electric Lady, которую он задумал создать в Нью–Йорке. Учесть всё было подобно ночному кошмару. Особенно когда выяснилось, что под зданием протекала река и цокольный этаж постоянно подтапливало. Джими рассказал мне, что ему пришлось занять денег, чтобы ускорить продвижение строительства, которое для него казалось сплошным потоком нелепостей. Администрация настаивала на том, что все его деньги заморожены и что другого выбора нет. И как это случалось везде, финансовая сторона оказывалась неясной. Но посудите сами, кто мог поверить, что одна из самых успешных рок–звёзд вынуждена занимать деньги! И как всегда, когда я захотел с Джими поделиться своими соображениями, он не стал меня слушать. Ситуация в целом, думаю, вводила его в отчаяние и он не допускал ни малейшего давления с моей стороны.

Однажды пополудни, выкурив первый за день косяк, нам представилась редкая возможность спокойно поговорить о музыке.

— Как тебе удаётся добиваться такого звучания? — спросил я. — Все эти искажения и дикий скрежет, как?

— Разными педалями — вау–вау и фузз. У колонок Маршалла очень мощный звук, а Страт Фендера — отличная гитара, — начал объяснять мне Джими, откинувшись назад в своём кресле и вытягивая ноги. — Знаешь, Леон, после всех тех лет, когда я играл в чужих группах, где мне говорили делать так–то, или играть точно по отрепетированному, это для меня как второе рождение. Я не придерживаюсь никаких правил. Я свободен. Пока бас играет свой ритм, я могу уходить в сторону и возвращаться. Когда я вызываю фидбэк, возмущаются и чистый звук струны, и обертонные звуки; они начинают между собой сражение, но гитара по–прежнему держит ми, так что всё это происходит на её территории. Я же веду свою линию на более высоких струнах, тогда как низкой ми продолжаю вызывать фидбэк. Происходит что–то вроде наложения. Ну, как если бы я играл одновременно на двух гитарах. Просто надо дать им звучать самим, но одновременно не терять над ними контроль. Гитара один из самых открытых инструментов. Научись оттягивать струну и раскачивать звук и она не издаст ни одной фальшивой ноты. А потом возвращайся к началу. Вот и всё правило, которому необходимо придерживаться в своих соло и импровизациях. Ты вообще–то понимаешь, о чём я тебе рассказал?