Леон Хендрикс - Джими Хендрикс, история брата

Однажды один такой, с одной звездой на погонах, не удержался и присоединился к остальным. Он достал где–то фотографию Джими с ружьём в одной руке и американским флагом в другой.

— Это не армейское ружьё, солдаты! — кричал он, тыча пальцем на фотографию.

Он шагами мерил длину нашей шеренги и ярость его не знала границ. Затем он остановился и указал на то место, где я стоял в задних рядах.

— И не Леон Хендрикс командует здесь полком! Я всех вас заставлю запомнить это! У нас один командующий на базе и его зовут не чёртов Джими Хендрикс! Джими Хендрикс — позорное пятно на Американском флаге, а его исполнение Национального Гимна — издевательство над нашими святыми душами!

Но никто не засмеялся. Вы тоже не считаете, что это комическая ситуация? Что армейское командование не понимало, что солдаты абсолютно все любили Джими. Что всё наше поколение шло на войну с его музыкой в своих сердцах. Представьте на мгновение, что граммофонные компании выпустили пластинку с таким названием: Вьетнам, и какие, как вы думаете, были бы песни на её дорожках? Его. Ни слова, ни действия командования, не могли изменить это положение. Солдаты не собирались менять своё отношение к музыке Джими, только из–за того, что кто–то что–то пытался внушить им.

После такой напыщенной тирады командующего, мои чресла немедленно были отправлены на трёхнедельную службу в КП. Эту аббревиатуру можно расшифровать, как кухонную полицию, но определённо, никто не посчитался с моим авторитетом среди солдат. В мои обязанности входила первичная обработка овощей и работа со шваброй. По моим подсчётам я лишал кожуры около 10 тысяч картофелин. К концу дня, гора очистков доходила до моих плеч. Работа эта оказалась поистине чудовищной. Ради неё они поднимали меня с койки в 3 утра. Всем было понятно, что начальство оттачивало на мне своё мастерство, но никакая КП в мире не смогла бы подорвать мою репутацию. К этому времени, думаю, на всей базе не нашлось бы ни единого солдата, который бы не знал меня. Несмотря на то, что я не делал ничего предосудительного (разве офицеры что–либо понимали в этом?), кроме того, что я был самим собой, начальство продолжало опускать дымовую завесу.

Один офицер даже попытался доходчиво объяснить мне их намерения:

— Хочу подчеркнуть, что ты, Хендрикс, причина всех беспорядков на базе. Ты подрываешь дисциплину и мы не будем больше с этим мириться. Мы посадим тебя в карцер, до отправки на фронт.

Именно это они и выполнили. Они определённо стремились меня унизить любым доступным им способом. Они сформулировали это так: "Я вмешиваюсь в военный прогресс." Что это значит, догадывайтесь сами. Итак, на два месяца я попал в карцер, другими словами, сел в армейскую тюрьму. Когда же меня выпустили и позволили смешаться с остальными солдатами, они снова одели меня в военную форму и позаботились о том, чтобы я покинул их базу так скоро, как это было возможно. Поэтому следующей остановкой должен был оказаться Вьетнам.

Нас разместили в огромном ангаре на военно–воздушной базе МакКорд, но о своём назначении узнаёшь только, как говорится, уже в море. Буду ли я руководить орудийным расчётом? Или танком? А, может быть, меня определят в войска связи? Позволить армии решать твою судьбу? Нет уж, решил я и сам позаботился о своём снаряжении. По инструкции нам положено три гранаты. Я взял себе шесть. Положено 2 сотни патронов, я прибрал к рукам четыре. Если уж я решил идти в бой, я пойду полностью запакованный. Итак, посмотрите на меня, на мне двойной комплект гранат, двойной комплект боеприпасов, одна винтовка М16, один 10–дюймовый нож и один пистолет 45 калибра. Вот теперь я готов к путешествию.

Получив снаряжение, наш взвод оставили ждать в ангаре базы МакКорд. Затем мы ещё ждали некоторое время. Мы сменили наши койки на нары в этом душном ангаре и через два месяца мы всё ещё не получили приказа на дислокацию. Ожидание было мучительно и всё что я хотел, это побыстрее попасть во Вьетнам и заняться тем, к чему, как мы предполагали, нас готовили. Наш взвод был готов к отправке. Мы все уже давно были готовы. Прошла ещё неделя, за ней другая. От командования были слышны те же самые известия: в нас пока не нуждаются, мы в резерве. Но однажды, кажется, это был полдень, пришёл приказ всех нас построить на большой сбор. На плацу кроме нашего взвода было ещё не менее десяти тысяч солдат, полковники, майоры и ещё какие–то высокие чины. Прошла перекличка, как если бы мы были огромными карточками лото, только вместо возгласа: "Бинго!" нам ничего не оставалась как стать, как говориться, "земледавами". Вот тебе и на, вот тебе и Вьетнам, приехали!

— Солдаты, — обратился к нам главнокомандующий, — мы получили приказ оставаться здесь ещё некоторое время до того, как вас вернут на ваши базы для дальнейшего прохождения службы.

Все мы с облегчением вздохнули. До этого мы стояли убитые реальностью момента. И тут мы все взорвались, начали кричать во всю мощь своих лёгких и бросать свои каски в воздух. Многие даже упали на колени и стали молиться и благодарить Иисуса. Нам сохранили жизнь и будем, по–видимому, отосланы обратно в Форт—Льюис.

Армейское командование не знало, что делать с нами, потому что база была полностью укомплектована. То время, которое я провёл за решёткой в Форт–Льюисе, мне не засчитывалось, так что у меня было ещё предостаточно времени, чтобы послужить Отечеству.

Когда я получил известие, что брат снова будет давать концерт в родном городе (в Колизее 23 мая 1969 года), я тут же подал рапорт с просьбой об увольнении, чтобы увидеться с братом. Полковые мундиры были тоже оповещены, что Джими приезжает в Сиэтл с концертом и дали мне понять, что не намереваются награждать меня увольнительной. Когда я получил назад свой рапорт с пометкой "отказать", я достиг пика разочарования и стал выражать своё недовольство любым доступным мне способом. Военные на это отреагировали по–своему и другого они придумать не могли, как устроить мне бессрочную вахту на КП, а за одно и мести двор. Думаете, им удалось сломить мою волю и сделать из меня хорошего солдата? Не сработало. И чем больше они ставили мне преград, тем сильнее во мне было желание победить. Я не собирался позволить им уложить меня на обе лопатки.

И неважно, каких усилий мне это стоило, но они не продвинулись ни на дюйм. Возможно даже моё упорство в просьбе об увольнительной, только разозлило их ещё больше. Один лейтенант даже однажды среди ночи поднял меня и, приказав выйти из палатки, избил.

— Я сделаю всё, Хендрикс, чтобы тебя не было в армии! — визжал он. — Ты считаешь себя большой шишкой? Ты не большая шишка, ты мерзкий ублюдок!

После этого случая я не мог больше разрешать себе терпеть ни физического, ни морального унижения со стороны военных. Но думаю, всё же не это послужило главной причиной, а то, что я не желал упустить возможность ещё раз увидеться с братом. Ни словом, ни делом армия не могла остановить меня в желании воссоединиться с Джими, когда он приедет в наш город. Итак, взвесив все за и против, я принял стремительное решение: если армия не даёт мне увольнительную, то у меня не остаётся альтернативы, как идти в самоволку.