Кати Этчингем - Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

Несмотря на это, я начала гулять с парнями и часто всё оканчивалась постелью. Я не принимала никаких мер предосторожности, потому мы об этом даже не думали. Мы занимались всего лишь тем, чем занимались все вокруг. Секс не вытекал явно из бабушкиных предостережений, ведь я была «куском мяса для каждого мужчины». И я не понимала, что именно из–за секса происходит неразбериха в жизни людей.

Я нашла свою первую работу, нудную работу в аптеке. Весь день, проведённый на ногах, приводил к тому, что вечером я старалась оторваться на полную. Последнее, что я собиралась сделать, так это лечь спать пораньше, чтобы вовремя проснуться и идти на работу. Поэтому, я ушла из аптеки и стала работать вечерами официанткой в Золотом Яйце на Лестер—Сквер. Это означало, что я могла выспаться днём и не спать до четырёх часов утра, времени, в которое, как я открыла для себя, происходило самое интересное.

Золотое Яйцо — это сеть ресторанов, которые предлагают американскую кухню, хотя сами американские туристы так не считали. Это были яйца с жареными или обжареными ломтиками картошки, а на самом деле — традиционный английский завтрак. Лучшее, по моему мнению, что было в меню, так это пирог с кленовым сиропом и взбитыми сливками.

Работать приходилось много, но мне нравилось, что я могла общаться с разными людьми. К тому же тридцать фунтов в неделю вместе с чаевыми, это много больше, чем заработала бы я в каком–нибудь магазине. Я знаю нескольких, с кем работала в те дни, кто до сих пор, вот уже двадцать лет, продолжают работать официантками, потому что это хорошие деньги, особенно если ты работаешь в Hard Rock Cafe на Пикадилли.

У нас с Анджелой была пара приятелей из голубой компании, они жили на соседних улицах и мы с ними весело проводили оставшиеся до рассвета часы без страха, что они разобьют нашу дружбу. Как–то вечером мы с Анджелой шли навестить наших приятелей, как вдруг, какой–то длинный чёрный лимузин притормозил рядом с нами, просигналив и замигав фарами. Стекло опустилось и мы увидели внутри ребят из Animals. Полагаю, что они уже заезжали к нам, ища Энджи, и послали сказали шофёру, чтобы тот нашёл нас.

— Они в клубе, не хотите присоединиться к ним?

Мы плюхнулись внутрь, и поехали прямиком по Грейт–Виндмилл–Стрит в самое сердце Сохо, недалеко от Пикадилли–Циркус. Мы стали как пьяные от одной только мысли, что мы, такие молодые и свободные, едем с личным шофёром по ночному городу в лимузине. Автомобиль был слишком велик, чтобы выехать в Хэм–Ярд, узкую выложенную булыжником аллею позади здания, в котором располагался клуб Scene, в который нас и хотели отвезти. Мы все вылезли и устремились в недра тёмной задней улицы, спустились несколько ступеней вниз и оказались в клубе, где они должны были дать своё первое выступление в Лондоне.

Полутёмный, прокуренный зал, достаточно большой, чтобы окружить 200 человек своими стенами, выкрашенными в чёрный цвет, если, конечно, они встанут вплотную друг к другу. Как только мы вошли, на нас обрушился грохот музыки. Чёрные стены, мусор, заметённый по углам, пятна жвачки на полу и никаких стульев, вообще никакой мебели. Ничего, что бы мешало танцам или просто стоять и смотреть. На сцене были High Numbers и первое, что мне запомнилось, это их барабанщик, который похоже сошёл с ума, круша и топча всё кругом, как одержимый. Мне показалось, что он и есть самый заводной из группы.

Пройдёт совсем немного времени и они станут называть себя The Who. Барабанщика, конечно же, звали Кит Мун.

Они кончили и присоединились к нашей компании. Пит Таунзенд, с самого начала держался несколько в стороне, но все остальные были очень дружелюбно настроены. Кит всегда был неудержим, как большой щенок, который не может совладать со своим телом. Он был очень обаятелен и я сразу в него влюбилась, скорее из–за его гиперподвижности и маниакальной страсти к розыгрышам.

Мы с Энджи стали постоянными посетителями Сцены. После окончания работы в Золотом Яйце неслись и проводили там оставшиеся до закрытия пару часов, и когда уже все расходились, мы с Китом бродили по Сохо, болтая и шутя. В те дни не было ночных кафе, а клубы к утру все уже были закрыты, поэтому нам ничего не оставалось как завалиться к кому–нибудь на квартиру. The Who заключили контракт с Китом Ламбертом, тем самым, который постарается в будущем основать Track Records. У него была квартира на Айвор–Курт на самом верху Глостер–Плейс. Однажды ночью, как всегда болтая, мы забрели туда после их выступления в Сцене. Проходя мимо вывески «Гараж Муна», он стал уверять меня, что гараж принадлежит их семье. Я была для его розыгрышей лёгкой добычей, доверчивой, искренней и желающей верить во всё, что бы он ни сочинил.

Отшельники Германа были тогда очень популярны, но стали центром насмешек всех серьёзных музыкантов Лондона. Если они заходили в клуб, Кита было не остановить, он подскакивал к несчастному Питеру Нуну, прыгал вокруг него, как марионетка, и пел пискляво–шепелявым голоском «Сегодня, пожалуй, я молока не буду», в то время как мы все давились от смеха, стараясь быть незамеченными. Мне никогда не удержаться было от смеха, даже если я не одобряла его шуток.

Отшельники снимали квартиру также на Айвори–Курт и Кита было не удержать от соблазна поддразнить их при каждом удобном случае. Однажды, когда они проезжали под окном Кита, он бросил им из окна пенни и монета, упав на крышу автомобиля, оставила огромную вмятину.

Мы с Китом пробовали залезать вместе в постель, но он оказался слишком сумасшедшим, чтобы стать просто любовником, с ним гораздо интересней было полетать или устроить очередной розыгрыш. Его увлечение безмозглыми птице–грудыми куколками освободило нас от любовных попыток и оставило нам дружбу и совместное времяпрепровождение. Я испытала на себе, что секс, как таковой, очень напрягает дружбу. Меня не устраивали такие отношения, которые бы ограничивали мои желания и стремления встречаться с кем захочу. Мне жалко было тратить время на ревность и длинные обсуждения моих поступков. Уж от чего я старалась себя обезопасить, так это от замужества и семейной жизни. Многих, кого я знала, кто погрузился в музыкальный бизнес придерживались такого же мнения — очень немногие стремились завязать прочные отношения, которые неминуемо сразу отражались на их музыке или на их карьере. Они получали некое преимущество по сравнению с нами, но нас с Энджи такое не привлекало.

Клуб Сцена ввёл меня в рок–обстановку Лондона, причём подняв меня на самую высоту. Мы с Энджи всегда были со «звёздами», как если бы были их гонораром. Мы одевались как хотели, мы ходили куда хотели, не задумываясь о последствиях или проблемах, возникающих на каждом шагу — нас все знали уже в лицо и вышибалы, и официанты. Следующие пять–шесть лет клубы, такие как Сцена, стали для нас вторым домом, местом, где мы ели, пили и общались, с нас никто не спрашивал денег, которых у нас редко хватало бы даже на выпивку, не говоря о том, чтобы заплатить за вход или еду. Нам всегда отводили лучший столик, даже если приходилось пересаживать людей, пришедших раньше. Для нас это было совершенно естественно и мы с друзьями переходили из одного места в другое. Мы с Энджи даже не представляли насколько влиятельны были музыканты, с которыми мы сошлись. Не подозревая, мы влились в самую элиту, которая на несколько следующих лет определила музыкальный стиль эпохи и поднялась на вершины богатства и всемирной славы.