Кати Этчингем - Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

От голода мы понемногу начали курить траву, нас часто угощали, хотя стоила она недорого и мы могли позволить купить её для себя. В гостиницах нас беспокоило, как бы запах не проник под дверь в коридор, хотя я сомневаюсь, что кто–нибудь из служащих понял бы, чем это пахнет. Трава помогала нам расслабиться, «развинтиться», но определённо она не могла приглушить наш голод, напротив, она вызывала в нас страшный аппетит. Я всегда сама делала самокрутки для Джими, потому что его пальцы почему–то в такие моменты переставали его слушаться.

С первого дня наших отношения я поняла, что Джими ужасная кокетка и мне нужен глаз да глаз за ним. Однажды после нашего выступления в Манчестере я вошла в дамскую комнату, даже не заметив, что Джими куда–то исчез. Это был обычный дешёвый клуб с сырыми стенами и дамской комнатой с рядом кабинок, разделённых друг от друга тонкими перегородками и встроенным рукомойником с грязной полкой для мыла и никаких признаков полотенца. Когда я поправляла шпильки перед зеркалом, я услышала шёпот в одной из кабинок. Невольно прислушавшись, я узнала голос Джими. Под дверью были видны их ноги. Я рванула дверь кабинки. Он стоял там с какой–то девицей, полураздетые, очень испуганные и виновато смотрели на меня.

— Какого чёрта ты думаешь, что ты здесь делаешь? — завизжала я на Джими, вселяя ужас в бедную девушку.

Джими булькал и заикался, лихорадочно ища подходящее объяснение.

— Мы всего лишь болтали, — наконец выдавил он из себя. — Она хотела взять у меня автограф…

Я была в ярости, я кричала и визжала на него, он ненавидел такие минуты. Его раздражало, что его обнаружили в таком неудобном положении и он не знал как выпутаться из него. Я не разговаривала с ним, по крайней мере, следующие 24 часа. Он, должно быть, решил быть впредь более осмотрительным, потому что он больше ни разу не попадался, хотя я знала, что он с радостью раздавал наш номер телефона всем девушкам, с которыми знакомился.

Ближе к концу гастролей я сдалась и осталась дожидаться их в Лондоне, неспособная дольше развеивать его скуку. Тем самым я на время предоставила ему свободу поболтаться с кем ему захочется, но вдали от дома. Любой музыкант расскажет вам похожую историю, насколько утомительно выступать в каком–нибудь убогом месте, возвращаться в гостиницу среди ночи, а с первыми лучами солнца бросаться в другой город, и так изо дня в день, одно и тоже. Поэтому многие музыканты спасаются, обращаясь к выпивке, наркотикам и случайным перепихам, в попытках убить свободное между выступлениями время. Очень скоро я поняла, что не буду больше ездить с ними и предпочитаю тепло дома и общество Энджи.

Джими, однако, казалось был в своей тарелке, не обращая внимания ни на дискомфорт, ни на всё остальное, вызывающее только раздражение. Думаю, это было самое счастливое его время, когда всё только начиналось и он на всё бурно реагировал. Не было ни давления, которое пришло вслед за славой, его ещё не узнавали на улице, не было сопровождающих его повсюду толп льстецов и лизоблюдов, подогревающих его аппетиты в сексе, наркотиках и, в конечном счёте, сведших его с ума.

После нескольких месяцев мы снова переехали. Час всё время твердил нам, что нам следует съехать с Монтегю–Сквер, потому что требованием съёмщиков было — никаких чёрных, и на Ринго сыпались бесконечные жалобы соседей. Думаю, это касалось больше того шума, который мы производили, когда вваливались домой под утро. К тому же я часто забывала ключи дома и однажды, когда Джими был на гастролях, я попросила Джона Энтвистла взобраться на карниз. По нему он добрался до окна, влез в него и открыл мне дверь изнутри — так что я уверена мы будили соседей не один раз. (Хорошо помню, как Джон наделал много шума пока балансировал на карнизе, притворяясь, что падает и цепляется за страховочный канат.)

Час нашёл всем нам четырёхэтажную квартиру в современном доме на Аппер–Беркли–Стрит, совсем рядом с нами, и помог перенести наш скудный скарб через улицу — в основном одежда, гитары и пластинки. Это была очень уютная квартира. Видимо Часу к этому времени удалось скопить денег. И снова, и это уже похоже вошло в правило, что они с Лоттой заняли лучшие комнаты, а мы с Джими что осталось — в те дни менеджеры считали себя главными в поп–партнёрстве. Мы прожили там год или около того.

Ронни научила меня готовить пару несложных блюд, которые любил Джими, такие как рагу по–шотландски и картошку, которые сделали домашнюю жизнь заметно более мирной. Джими часто оставлял меня одну, уходя на концерт или уезжая на гастроли. И я решила не сидеть в одиночестве, а отправлялась время от времени посмотреть их выступление, не замечая, как сотни часов я проводила слушая их обсуждения планов, споры и джемы. Я приходила со своими друзьями. Иногда приходила к Часу с Лоттой, посидеть перед телевизором, в те дни они готовились к свадьбе.

Джими часто мне говорил, что хотел бы завести собаку. В детстве у него была собака и он вспоминал её с большой нежностью. Приближалось его 25–летие и я решила, не задумываясь о последствиях, купить ему щенка. Мне сказали, что бассет много спит и с ним не так много возни. Мы с Барбарой поехали к одному собаководу, он жил в северной части Лондона, и выбрали одного миленького щеночка с намерением сделать Джими сюрприз.

Джими был в восторге и Этель Флюн стала членом нашей семьи. Он прозвал её «королевой ушей». Все полюбили Этель, несмотря на то, что она оказалась совершенно неподдающейся воспитанию — мы застелили из–за неё пол и теперь нам приходилось всё время следить, чтобы не было открытых мест. Никто не предупредил меня, насколько глупы бассеты и что они не поддаются тренировке, но она весело носилась по квартире с развивающимися следом за ней ушами. Иногда она спотыкалась о свои уши и тогда катилась кубарем. Я выгуливала её в Гайт—Парке, а многочисленные наши друзья забирали её с собой загород. Дома у неё был любимый крутящийся стул, точно такой же, как в телешоу Mastermind, на котором ей нравилось лежать пузом к верху и расслабляться, пока мы вращали стул. Один раз Джими так его раскрутил, что она не удержалась и пролетела через весь ковёр.

Со временем она выросла в огромную собаку, такую громадную, что я не могла её обхватить. Один наш друг, Тревор Бёртон из группы Move, предложил взять её к себе в загородный дом. Мы обрадовались, понимая, что там ей будет лучше. Покупка щенка была с нашей стороны очень глупым поступком и это оказалось для нас тогда непосильной ответственностью.

Когда Джими уезжал на гастроли, начало проявляться чувство независимости и мне это стало сильно нравиться, я гуляла с другими, но Джими об этом ничего не знал. Мне было всего лишь 20, а мир был наполнен такими интересными и замечательными людьми, о которых мне хотелось знать всё. Я ещё не была готова к семейной жизни, какую хотел он.