Кати Этчингем - Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

Я развернулась и унесла Джеймса прочь. На душе было горько от того, что такую замечательную и весёлую девушку, с которой я познакомилась на её 17–летнем дне рождения, я нашла в такой грязи. У неё всегда была склонность к приключениям, связанным с риском, для неё не существовало ограничений и делала такие вещи, которые мы обе знали, насколько они глупы и опасны, многие отговаривали её, но это только разжигало её любопытство. И теперь я увидела, как далеко она смогла уйти.

В её поведении было для меня много непонятного, потому что ничего, что бы предсказывало это, не было в её семье. Ничего, что предвещало бы, что она сойдёт с рельс. Её семья это — очень милые отзывчивые люди. Если Судьбой и было предначертано кому–нибудь окончить жизнь в канаве, так это мне и моему брату Джону, но такое даже и не снилось любому из нас. За всю мою жизнь у меня так и не было лучшей подруги, чем Энджи, но теперь у меня были Ник и Джеймс и я не хотела, чтобы кто–нибудь вовлёк нас в свой водоворот. Я понимала, что отношения наши скоро прекратятся. Я по–прежнему любила её, и не думаю, что у меня когда–нибудь будет ещё такая подруга, как она. Я поняла, что нашим жизням теперь идти параллельно, так иногда бывает между старыми друзьями, но от этой мысли мне становилось грустно.

Хотя мы продолжали перезваниваться, её, стоящую тогда на столе, совершенно бессознательную, я видела в последний раз живой. Мы обе вместе одновременно дошли до жизненного перекрёстка, но выбрали разные дороги. Её семья убедила её переехать в Австралию поближе к ним, подальше от людей, с которыми она связалась в Лондоне. Она выдержала битву с австралийским посольством, хотя её и грызли сомнения, правильно ли она поступает, но, в конце концов, она уехала. Я стала регулярно получать от неё письма с рассказами о себе. Она рассказала, что встретила солиста из группы INXS, звали его Майкл Хаченс и у него были необычные сексуальные запросы, но более всего он её удивил, когда спросил, как это быть «цветной». Этим вопросом он её уложил на обе лопатки. Ей никогда в голову не приходило, что она может быть «цветной».

Звучало так, как если бы всё прошло гладко. Цезарь стал жить у своей тётки Бетти, а Энджи соскочила с героина. Она кого–то встретила и они поженились, хотя я очень сомневаюсь, была ли она разведена с Эриком. Но такие мелочи не волновали Энджи. Но не так долго она наслаждалась своим новым мужем, встретила какого–то парня, звали его Стив, который тоже недавно покинул Англию. Она влюбилась и у них родилось двое детей. Недавно я смогла все эти события связать воедино. Как выяснилось, она начала сильно пить, поскольку стала снова торчать. Она продала даже холодильник, так необходимый в жарком климате. Мать купила ей новый, но когда Мэвис навестила её на следующей неделе, его уже не было, Анджела успела и его продать за четверть его стоимости.

— Все мои соседи, добропорядочные граждане, говорят нам, чтобы мы не давали ей денег, — жаловалась мне Мэвис со слезами на глазах, смятение и тревога за свою хорошенькую младшую дочь были написаны на её лице, — но тогда ей не на что будет купить еды.

Как и прежде Энджи арестовали за хранение, в тюрьме она вела себя примерно, писала мне письма, начинающиеся словами: «Моя дорогая подруга, это снова я», а далее следовали обещания избавиться от дурных привычек. «Мы со Стивом решили избавиться от них вместе," — написала она мне в последнем письме.

Стив, как я узнала позднее, встретил кого–то, ушёл от Энджи и забрал детей. В декабре 1992 года между ними разразился кухонный скандал, Энджи напала на него с кухонным ножом, он тоже схватился за нож, чтобы защитить себя, и началась драка. Его нож вошёл в грудь Энджи и, по словам её матери, «отрезал 6 дюймов её аорты». Она умерла мгновенно. В свою защиту Стив сказал, что это было преступление на почве страсти и его приговорили к четырём годам. Дети остались с родителями Стива, поскольку, хоть мать Энджи и чувствовала себя хорошо в свои 70, сил взять ответственность за них на себя у неё не было.

«Кати, — часто говорила мне Энджи, — ты всегда была более благоразумна, чем мы все," — и, удивительно, она оказалась права. Я была с ними в Нью–Йорке, но я бежала от них. Я не хотела такого конца, как Брайан, как Джими, как Кит, как Энджи и как все остальные, кто пытался сбежать, спрятаться от себя с помощью наркотиков. Я всегда была более консервативна. В то время, когда они рядились в слои воздушного шифона или в средневековые платья и драгоценности, вплетая в волосы цветы, я носила простые платья и туфли. Мне всегда нравилась простая одежда. Наркотики меня просто не интересовали.

Все эти годы, пока на другой половине нашей планеты разыгрывалась драма, главной героиней которой стала моя подруга, я строила свою жизнь с Ником. Мы переехали в Илинг, там родился наш второй сын, Вильям. Ник отошёл от своей хирургии и стал практикующим врачом. Теперь я респектабельная докторская жена и мать двоих чудесных мальчишек.

Я обнаружила, что с рождением детей я стала больше понимать отца. Я стала представлять, как увижу его снова, я хотела увидеть его пока не поздно, если, конечно, ещё не было поздно.

Перед моим совершеннолетием моя бабушка написала ему, что он должен, что–нибудь мне подарить. Она знала, что он только что продал наследственную землю, и у него были деньги. Он сообщил Чёрной Нане, что собирается сделать мне подарок, но хочет вручить мне его лично, после стольких лет как мы жили врозь. Я очень разволновалась и написала ему, что была бы счастлива повидаться с ним. Он ответил мне и написал, что приедет 8–ми часовым поездом на вокзал Кингс–Кросс.

Мы с Энджи поехали на вокзал. Поезд пришёл вовремя, но отца в поезде не было. Не приехал он и на следующем. Мы встретили ещё несколько поездов. Бродя по вокзалу, и тщетно ещё на что–то надеясь, я испытала дикое одиночество. Это же был мой 21–й день рождения и никто из моих родителей не приехал и не поздравил меня. Чувство заброшенности, так знакомое мне с детства, нахлынуло на меня с новой силой. Я так хотела увидеть, как он сходит с одного из этих поездов! Но он не приехал.

Несмотря на все эти эмоциональные барьеры, я росла с 10–и лет одна, я билась, чтобы стать человеком. Я была уверена, что он это сделает ради меня, но он не приехал. Я не могла найти ни одной причины, почему он не приехал. Что это, перепад настроения? Мы с Энджи поехали в Сент—Джеймс и опустошили бутылку виски на двоих. Мне не нужно было объяснять ей, что я чувствовала в тот момент, она понимала меня лучше, чем я сама себя понимала. Утром я взяла папку с завязками, положила туда свою боль и, поставив на полку, отправилась на работу, как ни в чём ни бывало. С тех пор я о нём ничего не слышала.