Кати Этчингем - Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

Тем временем Моника, связавшись с журналистами, высказала некоторые соображения в пользу задержки книги и тоже потребовала остановить публикацию книги, в которой автор описывает события, связанные с ней. Раздражало то, что она говорила несусветную ложь, но это не казалось хуже того, почему мы решили уже тогда, что она совершенно оторвана от реальности. Для меня это выглядело, как если бы мы решили эту проблему и я бы вернулась в мою пост-Хендриксовскую жизнь без всяких печальных событий, которые происходили со мной почти точно десять лет назад.

Наш с Ником обед подходил к концу, когда раздался звонок, звонил Ноэл Реддинг из Ирландии, где он в это время жил. Он был в ужасном состоянии и со слезами на глазах.

— Мне нужна твоя помощь. Я разбираю писанину Моники Даннеманн.

— Зачем? — спросила я.

— Ну, — стал он объяснять, — я написал книгу. Я написал, что после той ночи, когда Джими нездоровилось и он умер, Моника вышла за сигаретами. Её вирши сообщают, что я обвиняю её в невнимательности.

— Не знаю, чем я тебе могу помочь, — сказала я, — но дай мне время и я тебе перезвоню.

Мне вспомнился тот вечер, лондонское Hard Rock Cafe и Ди. Ди, подружку Мич Мичелла, я там встретила пару недель спустя после того, как Мич окончил писать свою книгу (книги о 60–х тогда появлялись чуть ли не каждые несколько минут). Ди развеяла мою скуку, но с тех пор я не видела Мича много лет, поэтому я решила повидать старых друзей снова. Ди рассказала мне, что полное имя её Диана Бонэм–Картер, и она член известной английской аристократической семьи. Она оказалась очень забавным и остроумным собеседником. Среди всего прочего она успела мне сказать, что работала однажды научным сотрудником Би–Би–Си.

Мне повезло, она оказалась тем человеком, который как раз был мне нужен, она трезво оценивала всё, что было связано со смертью Джими. Возможно, с её помощью можно будет найти тех санитаров со скорой и доктора, дежурившего в тот день и, может быть, они смогут пролить свет на некоторые вещи.

— Хорошо, но у нас с Ноэлом испортились отношения, — сказала она мне, — но всё равно я рада помочь, чем смогу.

Она сдержала слово, и через неделю, или чуть позже мы снова встретились и она передала мне ниточку, ведущую к санитарам скорой, которых в течение 20–и лет никто не расспрашивал о событиях того утра.

— Я начала со всех станций скорой помощи того района, — объяснила она мне, — и они отослали меня в архив сотрудников, вышедших на пенсию. Там мне помогли найти одного из тех, кто тогда работал, звали его Рэг Джонс, и я позвонила ему.

Он сказал, что отлично помнит тот случай.

«Но когда мы прибыли на место, тот малый уже был мёртв. Он не умер в машине," — объяснил он мне.

Ди спросила его, не будет ли он так любезен принять приглашение на обед с нами и продолжить разговор, на что он с готовностью согласился.

У Ди не было машины, и я заехала за Рэгом на своей. Мы приехали в паб, единственный, который мы знали в Холланд–Парк. Ди уже была там и ждала нас. Он рассказал, что недавно похоронил жену, и живёт одиноко со своим пуделем. Всю дорогу, казалось, он чувствовал себя штурманом скорой, не переставая давал указания своему водителю и следил за обстановкой на дороге: «Грузовик справа, женщина пытается перейти улицу в 15–и метрах впереди, перекрёсток, машина впереди поворачивает направо, светофор, сейчас загорится красный…»

Когда мы, наконец, добрались до паба, он казался удовлетворённым моими водительскими навыками и произнёс:

— Ну, что ж, для женщины, ты не плохо водишь машину.

Мы сели за стол и Рэг начал свой рассказ:

— Когда мы приехали на квартиру, дверь была распахнута. Тело лежало на кровати, покрытое рвотой всех цветов, и чёрная, и коричневая. На нём, на подушке. Он уже не дышал. Я вернулся в машину, принёс аспиратор. Мы старались его вернуть, но наши усилия были тщетны. Рвота уже засохла, создавалось такое впечатление, что он лежит так уже давно. Сердце не билось. Он был весь синий, дыхания не было, реакции на свет, на боль тоже. Мы связались по рации с полицией, уверенные, что он мёртв, и сообщили им, что обстоятельства смерти очень странные. Прибыли двое молодых полицейских и сказали, что его следует отвезти в больницу.

— Это обычная процедура? — спросила я.

— Нет. Честно говоря, им не следовало этого делать, но они не хотели провести весь день, заполняя разные формы. Мы уверили их, что отвезём тело в Департамент Несчастных Случаев. Но никто из нас не знал, что это был Джими Хендрикс, пока мы не прочли о его смерти в вечерних газетах.

Что обычно делает полиция, если они обнаруживают мёртвое тело — они сообщают в Департамент Несчастных Случаев. Но для них это был всего лишь ещё один мёртвый наркоман в Ноттинг–Хилле. Будь Джими в отеле Камберленд, где его знали все, история была бы другой.

Рассказ Рэга почти полностью противоречил всему, о чём рассказывала Моника. Она сказала, что сопровождала Джими до больницы. Рэг утверждает, что в квартире никого не было, тем более никого не могло быть ни в машине, ни в больнице и что Джими был уже мёртв, когда они приехали по вызову. Нам положительно необходимо был другой санитар скорой. То же ли он расскажет или память Рэга заволокли облака времени. К сожалению, Рэг только помнил, что в тот день его напарник заболел и на выезде он работал с другим. Он помнил только то, что звали его как–то необычно, вроде Суал.

Ди снова позвонила в архив и спросила, не работал ли у них кто–нибудь с именем Суал. Человек, на другом конце провода сразу перешёл к делу:

— Сейчас, я только взгляну в мои записи, — произнёс он, — здесь есть человек с похожим именем. Его фамилия Суау.

На запрос, отправленный в адресное бюро, ответили, что в Лондоне проживает только один человек с такой фамилией, но он является отцом того человека, которого мы ищем. Я позвонила ему.

«Мой сын сейчас живёт в Ашби де ля Зуш, — сказал голос в трубке, — я дам вам его номер, позвоните ему.»

Ди позвонила ему, а я весь разговор слушала по второму телефону. Она задала несколько вопросов, те же, что мы задавали Рэгу. Его ответы были вточь как у него. Он подтвердил рассказ своего партнёра полностью. В конце беседы Ди произнесла:

— А вы не помните блондинку, которая там была? У неё длинные, серебристо–светлые волосы и немецкий акцент.

Последовала продолжительная пауза и затем он сказал:

— Даже телефон не звонил. И не помню, чтобы там кто–нибудь был.

Теперь мы убедились, что версия Моники, из каких–то соображений скорректирована в её пользу, и мы поняли, что нам нужно всем собраться и обсудить, прежде чем связаться с её адвокатами. Миф об обстоятельствах смерти Джими, такой привычный за все эти двадцать лет, и проникший во все издания и энциклопедии, испарился. И узел начал постепенно распутываться перед нашими глазами.