Кати Этчингем - Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

Однако у Моники оказалось в запасе ещё несколько рукописей. По крайней мере шесть разных её опусов и осенью 1995 года она предложила Блумсберри издать книгу под названием The Inner World of Jimi Hendrix, в которой она официально заявила, что они с Джими были помолвлены (она даже отца Хендрикса якобы в этом уверила, но позже он утверждал, что фактически ничего не знает о личной жизни своего сына, после того как он покинул дом, ещё подростком уйдя в армию).

Я узнала об этой книге от репортёра Би–Би–Си Мартина Шенкльмана, делающего радиопередачу In the Wink of an Eye, о последних днях Джими Хендрикса. Мартин позвонил мне за несколько месяцев до этого и спросил, не буду ли я так любезна, дать ему интервью. Он уже разговаривал с Моникой и хотел бы знать мой взгляд на происходившее в те дни. Должна сказать, что ко всему, о чём я рассказала ему, он отнёсся с большим подозрением, полагая наверное, что главной моей целью было отомстить Монике, сочиняя истории дискредитирующие её. Я передала ему телефоны всех тех, кого мы с Ди нашли, что бы он мог сам услышать из их уст обстоятельства смерти Джими. Спустя несколько дней он вернулся и поблагодарил за телефоны и возмущённо сообщил, что не понимает, к чему Моника «ткала эти фантастические узоры». Он взял у них интервью для передачи и они в точности повторили всё, что рассказали нам тогда. Вряд ли с этого момента Моника найдёт, кто бы ей поверил, не считая, конечно, тех маниакально–ограниченных поклонников Хендрикса, которые уверовали в её фантастические сказки о сверхъестественных способностях Джими.

— Вы уже видели книгу, которую написала Моника? — спросил он меня в одну из самых последних встреч.

— Что за книга?

— Она опубликовала автобиографию. Вам следует почитать, что она пишет о вас на последних страницах.

— О, — сердце моё замерло, — если можно, пришлите мне факсом эти страницы.

— О, нет, — рассмеялся он, — я не собираюсь посылать их вам факсом.

— Почему?

— Потому, что я не хочу тиражировать то, что она пишет о вас, можно я лучше прочту? Но посылать вам их — нет.

Он прочитал её раздражённые пассажи до последней строчки. В основном Моника говорила о том, что я лгала следователю и обвинения, выдвинутые мною в её адрес, необоснованны и её правота доказана во всех мелочах проведённым расследованием. В этот раз я рассердилась не на шутку и, позвонив в рок–магазин, в котором, как мне рассказали, прошла презентация этой книги (и назвали её медвежьим говном), спросила, не осталось ли у них экземпляра для меня. Они любезно согласились эти проблемные страницы прислать мне факсом. Я прочла их и снова была потрясена, но решила не предпринимать никаких действий. Полнейшая бессмыслица, нестоящая внимания, ничего более отвратительного я не читала. Полагаю, никто не воспримет их всерьёз: каждому ясно, что это бессвязные мысли сумасшедшей женщины и что всё это скоро само рассосётся.

Потом мне позвонил Боб Дёршук, которого только что назначили главным редактором американского журнала Musician, и спросил, «не найдётся ли у меня большой совковой лопаты». Сказал, что ему одному не разгрести мусор вокруг Моники, создавшийся в других рок–журналах. Он просил моей помощи и я согласилась. Сказал, что приедет в Лондон и хотел бы сам разобраться на месте. Юристы журнала настаивали, чтобы он всё выяснил, но так, чтобы не было повода выдвигать против Моники никаких обвинений.

Приехав в Англию, Боб остановился в местной гостинице, у него было в запасе 5 дней. И выслушал всю историю снова. Я рассказала всё, что знала, показала вырезки из газет. И… он провёл несколько недель, расследуя всё самостоятельно, отказываясь помещать в статье факты, непроверенные им самим. Всё, что бы он ни обнаруживал, противоречило рассказам Моники. Он взял интервью у Филипа Харви, кто был тем вечером вместе с ней и Джими, и Харви утверждал, что они не были влюблённой парой, как на том настаивает Моника. По его словам, она больше походила на адъютанта, чем на любимую женщину. Он сказал также, что в тот вечер его поразило поведение Моники: она ревновала его ко всем женщинам, с которыми Джими заговаривал, и сказал ещё, что видел, как на улице выстроилась огромная вереница кобылок, в надежде попасть в его конюшню.

Но проверил он не только её рассказ о последних часах Джими, но и помолвку, и отношения, по её словам, выходящее за рамки взаимоотношений звезды и группиз. И то, что они однажды встретились за много лет до этого, а снова только за несколько дней до его смерти. В результате статья была опубликована в февральском номере за 1996 год, как заглавная и Моника была в ярости. Одна из её подруг позвонила Бобу в Америку, а Боб перезвонил мне и вот что он мне рассказал:

— Женский голос на другом конце провода сказал мне, что она не знает вас, — сказал мне Боб по телефону, — но Моника рассказывала ей, что вы замужем за доктором, который спас вас от передозировки героина, когда нашёл вас, лежащей без сознания на улице. Ещё сказала, что вы и прежде были девочкой на одну ночь, такой остаётесь и ныне.

Трос натянулся и был готов вот–вот лопнуть. Мне были неприятны её выпады в мою сторону, но когда она начала вовлекать мою семью, я не стала молчать. Я не собиралась быть, по словам этой сумасшедшей, безнадёжной наркоманкой. Я не собиралась подставлять ни Ника, ни, тем более, детей под её удары. Ей было мало того, что она чудовищно игнорировала правовую сторону вопроса и не собиралась прекращать распускать ложь обо мне, она, казалось, наметила новый удар. Одного я не могла понять, как будто кто–то руководил ею, как марионеткой, а она повторяла за ним всё, как вызубренный урок. И неважно сколько и как она собиралась предпринять, я решила раз и навсегда оградить себя и свою семью от слухов. Я снова обратилась за помощью к адвокатам и они предупредили её о последствиях пренебрежения решениями суда.

Журналистскую мельницу Моника Даннеманн раскрутила на полные обороты, жернова журнала Hello трещали — на фотографии Эл Хендрикс с семьёй на могиле Джими вместе с безутешной невестой. Шесть журнальных страниц, 18 месяцев жизни. Вот она пишет портрет Хендрикса у себя дома, а вот она подаёт показания на полицейском расследовании.

За два дня до этого мы списались с её адвокатами, чтобы те передали ей оливковую ветвь перемирия, со словами, что мы не намереваемся доводить дело до суда, мы только хотим, чтобы с её стороны прекратились обвинения в мой адрес. Но они письменно отвергли наше предложение и отметили, что это только показывает слабость наших позиций и они с удовольствием встретятся с нами в суде. Уже позже оказалось, что та же адвокатская контора курировала её в ходе расследования смерти Хендрикса, которое полностью было сплошной мистификацией. В чём причина, зачем она продолжала настаивать на своих показаниях?