Куртис Найт - Джими Хендрикс

Напоследок приведу ещё выдержку из статьи, напечатанной в одной газете, озаглавленной «Джими не думает о том, что имя его знаменито», статьи, обращённой к своим читателям: «Его появление поражает. Он сразу приковывает к себе внимание — этот высокий, в чёрной военной куртке с богатой отделкой с чёрными всклокоченными волосами а-ля Дилан. Рубленные черты лица, говорят о сильном характере. Но, несмотря на это всё, Джими Хендрикс, виртуоз гитары, сама скромность. Он даже и не думает о себе, как об артисте с большим именем.»

Где–то в другом месте напечатали: «У поэта–песенника Джими Хендрикса — богатое воображение, он ни на секунду не сомневается, что летающие тарелки существуют, что есть жизнь после смерти, воображение, вскормленное научно–фантастическими книгами и фильмами, поэзией и живописью.» И далее приведены слова самого Джими:

«В школьные годы я часто писал стихи, и я был счастлив. В моих стихах было много цветов и природы, а люди все одеты в туники. Я любил рисовать горы, затем делал подпись стихами. И сейчас я с удовольствием бы рисовал. Девушка из билетной кассы подарила мне краски, но у меня не было возможности достать бумагу. Мне нравится окрашивать в разные цвета вещи, но людей делать цветными — никогда.»

Хендрикс много говорил в музыкальных изданиях о грядущем будущем, про фонограммы на телевидении, о сочинении песен во сне, о британской музыке и, как всегда говорит Франк Заппа, «зелень — это главное в жизни».

О ближайшем будущем:

«Сегодня наша станция это Британия. Мы пробудем здесь до конца июня. Затем, посмотрим, удастся ли нам показать себя Америке, но потом мы вернёмся. Мы не будем оставаться на месте, а будем продолжать работать всё время.»

О поп–телешоу с их фонограммами:

«Ненавижу петь под фонограмму — это так унизительно. Однажды, выступая на Radio London меня попросили спеть под фонограмму — я ничего не чувствовал, кроме вины, стоя там со своей гитарой. Если вы думаете, что легко визжать или кричать под запись, попробуйте проделать это дома сами. Я до мозга костей концертный человек. Знаю, что я не певец, — это любимая тема Джими, об этом его спрашивали на протяжении всей его жизни и не только страстные поклонники, но и многочисленные музыкальные критики, — но я гитарист. Люди считают, что я неплох, и именно это я и хочу в себе развить.»

«Я уже 21 год работаю над собой, воплощая свои идеи, теперь мне бы хотелось отыскать это в каждом, если, конечно, там есть, что искать.»

(Эти слова он произнёс в защиту талантов, проникающих в устоявшуюся музыкальную схему, которой управляет мода, делающая исключение только для звёзд, не понимая полностью их предназначения. И его путь — ему судья.)

О сновидениях и своих песнях:

«Мне многое снится и из многих снов вышли песни. Я написал одну, назвав 'First look around the corner' и ещё одну - 'The Purple Haze', мне она приснилась, когда я гулял в глубинах океана.»

Всплывает один эпизод из прошлого, тот роковой день 1965 года в нью–йоркском отеле, тоже сон, но сон мой, я увидел в нём Джими, но не в purple haze (фиолетовой мгле), а в розовато–лиловой дымке. Грустное подтверждение того, во что мы, и Джими, и я, всегда верили — Судьба часто играет с нами в странные игры.

Но возвратимся на апрельскую 1967 года пресс–конференцию и посмотрим, как Джими прокомментировал состояние британской музыкальной сцены:

«У вас в Англии много сильных групп — но звучание многих требует доработки. И чтобы вам получить более глубокое ощущение от их музыки, следует поработать над аранжировкой. Я не играю того, что не чувствую: звук должен рождаться внутри вас.»

По поводу увлечения научной фантастикой:

«Я хочу быть первым, кто напишет книгу о венерианских блюзменах.»

О волосах:

«У меня длинные волосы, потому что мне так нравится. В Нью–Йорке они тоже были длинными, но здесь они отросли ещё больше, и ваша молодёжь более свободна в своих взглядах.»

По поводу его военной куртки:

«Многие мне уже говорили, что им не нравится, что я ношу военную куртку, они считают, что я этим дискредитирую Британскую армию.» (!) «Позвольте, я надел эту старую изношенную армейскую куртку из уважения: её носил один из тех, кто обслуживал тех ослов, которые стреляли из пушек в 1900 году. Эта куртка с большой историей и её жизнь продолжается. Война мне не нравится как таковая, но я преклоняюсь перед солдатами и их смелостью. Может быть тот, чья эта куртка был убит в бою. Неужели лучше будет, если эта куртка будет пылиться в шкафу и покрываться плесенью, так же как память о том парне? Его не следует забывать, и если она на мне, я всё время о нём помню. И, к тому же, — он вдруг улыбнулся и добавил, — я ношу её, потому что она очень удобна.»

И последним, был вопрос, почему перед камерой он так серьёзен:

«Знаете в чём моя проблема? Я не могу улыбнуться перед камерой, если мне не смешно. Я не могу приказать себе улыбаться, знаешь, это тоже самое, если прикажут тебе быть счастливым.»

Но это не было на самом деле большой проблемой — фотографии неулыбающегося Хендрикса были достаточно удачными и оказались на пользу его имиджу, имиджу замкнутости и сексуальной загадочности.

А с этим проблем не было. В первый раз, как я познакомился с Джими, в Нью–Йорке, на его постели возлежала очаровательная обнажённая девушка и теперь, в первые безрассудные месяцы 1967 года завоевания им Британии, его невероятное обаяние, под которое попадали все женщины, и образ его жизни совершенно подходил его имиджу. Здесь надо сказать, что Джими был очень мягок, был очень тихой и восприимчивой натурой в отличие от его сценического состояния, где он превращался в ощетинившегося, дикого зверя. Но не было пропасти между его личной жизнью и его сценическим состоянием, с точки зрения общепризнанной его сексуальности.

Журналисты, конечно же, описывали сексуальность Джими в терминах его сценического образа — (они едва не промахнулись) — его сексуальный потенциал, имея в виду его гитару, его томагавк, и его ужасающее обращение с этим громадным фаллическим символом, буквально трепещущим в его руках и готовым взорваться в любую минуту. Несмотря на всё это, упоминание о его личной жизни было под негласным запретом, табу. Пока, наконец, журнал «Роллинг Стоун» не вытащил на свет его достопримечательных группиз, предвосхитив дни рок–неореализма, во время которого стало обязательным, особенно в бульварных журналах, описывать с величайшей подробностью сексуальные пристрастия музыкантов, их увлечения наркотиками и пр.

Немного позже, ими же было снято табу и произошло очередное «открытие» Джими, как человека спокойного, разговорчивого, разностороннего, и большинство музыкальных газет не упустило случая напомазать его бриолином. Газеты в это время информировали своих читателей о посещении ими его убежища, лондонской квартиры Час Чандлера, с находившимися там остальными членами группы… Заметки беспорядочные, приводящие в замешательство своими наблюдениями, ведь писали они о свирепом Джими, вступающим в ежедневный бой, вооружённым своей гитарой и голосом, писали о тихом, добродушном, весёлом парне, о том, что вы никак не ожидали услышать… окружённом своими друзьями, отвечающим на вопросы спокойным, но немного нерешительным голосом. В атмосфере веяло «Да, я тоже такого мнения, и вот, что я вам скажу, но я бы не хотел кричать об этом на каждом углу».