Пегги Касерта - Вместе с Джанис

Продолжать разговор не было никакой возможности. Будто восстали из мёртвых и Билли Холидей, и Бесси Смит, обе реинкарнировались в её голосе, в нём слышались отголоски Лидбелли, Одетты и Бог знает кого ещё. Все мы были стиснуты, раздавлены как яйца в омлете, но было что–то в голосе Джанис, что принадлежало только ей одной. Это отличало её, даже в самом начале её пути в звёздный пантеон, вне рамок, вне категорий, это помещало её среди избранных, кто обладал несравнимым ни с чем талантом и невероятной индивидуальностью.

Меня поразило, как Джанис владела публикой, особенно это стало видно, когда она запела Bye, Bye Baby, Women Is Losers, Light Is Faster Than Sound, Call On Me, All Is Loneliness и Caterpillar — стоит ли описывать рёв океана шёпотом.

Но когда она запела свой последний номер, толпа просто обезумела. Это была совершенно новая штучка, Down On Me, жгучий плач, недовольство деспотическим миром, с неоднозначным названием. Они повскакивали со своих мест, громоздясь на свои крошечные столы, падая и снова взбираясь, но из–за ужасной тесноты серьёзных ранений ни у кого не случилось. А выпивка переходила из рук в руки. Сидящих — ни одного, все хлопают в ладоши, топают или стучат по столам. Но теперь самым долгожданным, самым милым объектом её внимания стало одно из кресел, но в тех будто черти вселились, они подхватили стулья и начали стучать ножками о столы, снова и снова вызывая Джанис.

54

Уверена, спой она ещё хоть один номер, и поднимется настоящий бунт. Но Джанис со Старшим Братом уже сошли со сцены, и публике ничего не оставалось, как разобрать то, что осталось от стульев и усесться под яростными взглядами менеджера и официантов, безуспешно пытающихся подмести с пола щепки и обрывки обивки — остатки разбитой мебели. А Джанис, заметив со сцены нас с Кимми, поспешила к нам, пока ребята из другой заявленной в афише группы пытались проникнуть в комнату, где заперлись музыканты Джанис, чтобы излить на них своё возмущение и потребовать от них, усмирить эту бешенную маленькую леди, выведшую их из равновесия.

— Я думала вы на Ямайке, — начала Джанис.

— Мы как раз оттуда, и прилетели посмотреть на тебя, — ответила я.

— Вот и здорово.

— Ты была великолепна, — сказала Кимми, даже не замечая, что Джанис не сводит с меня глаз.

— Спасибо, как мило, — даже не повернув головы, скосила Джанис глаза в сторону Кимми.

— Ты оказалась права, — сказала она мне. — Я это сделала. Ты была чертовски права!

— А разве не об этом я тебе говорила, а?

— Вы где остановились?

— Нигде, мы только что с самолёта.

— Почему бы… почему бы вам не остановиться в Челси вместе с нами? — спросила она. — Мы все там остановились.

— Думаю, там уже нет свободных номеров, — произнесла я.

Джанис было не убедить. Она хотела нас видеть у себя и точка.

— Ну, если там не окажется, мать их, этих свободных номеров, я выбью из них один для вас!

55

Вот так всегда с ней, стоит мне только подзадорить её и в ней просыпалась невероятная вера в себя, в своё эго, вместе с умением привлечь к себе внимание своим видом, словами и своим пением. Так и в этот раз, стоило ей только сказать пару слов девушке за стойкой:

— Слушайте. Это мои подруги. Мои самые лучшие подруги. И я хочу, чтобы они остановились в вашей гостинице. Если вы сейчас же не найдёте для них свободного номера, можете поцеловать на прощание мою задницу. И в придачу всех из нашей группы.

Этого оказалось достаточно, и, несмотря на переполненную гостиницу, она моментально тут же нашла для нас свободный номер. И мы пробыли в этой старинной, роскошной и похожей на обветшалый дворец гостинице около трёх–четырёх дней. От Джанис нас отделял только общий холл. В этот холл выходила и дверь номера, где жил Сэм Эндрю. Боже, как мне хотелось открыть эту дверь, войти к нему и впиться губами в его бедный вялый стручок, и приложить всё своё искусство, чтобы хоть разок увидеть его во всей его красе! Может быть, думала я, если мне удастся поднять его, он полюбит меня! До сих пор не понимаю, почему я, думая о нём, становилась такой дурой. По–настоящему я любила Кимми. И это чувство не угасло за те три года, что я провела с Жени. Но я хотела Сэма. Все эти четверо суток, лёжа в постели рядом с Кимми и выкуривая сигарету за сигаретой, я ждала, вот раздастся стук в дверь, и он набросится на меня.

56

Первого марта мы с Кимми вернулись в Сан–Франциско, наше пребывание в Нью–Йорке с Джанис и Сэмом остаётся до сих пор одним из моих самых горьких воспоминаний. Для Кимми оказалось открытием чувства Джанис по отношению ко мне, а для Джанис (и она была в ярости от этого) — мои явные попытки сблизиться с человеком, с которым я едва перекинулась двумя словами за все те семьдесят два часа. Я пыталась загрузить себя работой в своём бутике в надежде забыть принёсшую мне одни разочарования поездку в Нью–Йорк. Но к концу третьей недели я не выдержала этих самоуничижений и впала в одну из гибельных ловушек, в которые попадает отчаявшийся человек, сам затягивая на себе петлю. Я позвонила Сэму.

— За каким чёртом ты собираешься вернуться в Нью–Йорк? — раздражённо спросил Сэм, только при одном упоминании об этой возможности.

— Я хочу прикупить кое–что для своего магазина, — соврала я в надежде, что он скажет, что мы могли бы встретиться. Но эта мысль оказалась невероятно далеко от его сознания.

— Но ты могла бы это сделать в свой прошлый приезд, месяц назад, почему не воспользовалась этой возможностью?

57

— У меня был отпуск.

— Ах, да, конечно, я понимаю.

— Слушай, — наконец я решилась. — Я звоню, сказать, что хотела бы приехать именно к тебе.

Молчание.

— Ты слышал, что я тебе сказала, Сэм?

— Да.

Последовала продолжительная пауза, пройдёт ещё много времени, прежде чем я пойму эту его черту, уходить, мать его, от прямого ответа.

— Да, — наконец промолвил он, прозвучало это так, как если бы он уже выкурил четыре или пять косяков. — Ладно, хорошо, это было бы здорово.

Я вылетела этим же вечером. Рано утром я была уже в Нью–Йорке, как раз, чтобы встретить его выходящим после тяжёлой репетиции. Альберт Гроссман заставлял их каждую ночь много репетировать, теша себя идеей заменить пару музыкантов в группе, и добавить ещё одного гитариста, чтобы звучание было сочнее. Мы оба были без сил и проспали до двух или трёх часов пополудни. Лёжа рядом с ним, я ждала, как он проснётся, и первое что он должен был увидеть, думала я, это мой влюблённый взор, обращённый к нему. Когда он открыл, наконец, глаза, было ясно, что он ещё не доспал, и готов был досыпать ещё. Он опёрся на локоть и внимательно в течение нескольких секунд смотрел на меня. Затем улыбнулся.

— Ты точно этого хочешь?

Я настолько ошалела от съедаемого чувства любви к нему, что даже не поняла, насколько презрительным тоном были сказаны эти слова.