Пегги Касерта - Вместе с Джанис

Когда пробная запись оказалась завершена, вошла Джанис — к раздражению Альберта и всех звукоинженеров она всегда дотошно интересовалась моим мнением, вроде: «Что ты думаешь по этому поводу?» и «Тебе понравилось, как я завершила этот номер?», при этом каждый раз совершенно откровенно меня тиская. Я и в этот раз искренне ей отвечала, удивляя всех присутствующих своими профессиональными замечаниями, что стоит переделать, а что требует доработки. Мне многое нравится из того, что она делала. Но иногда не нравилось совсем, и тогда я прямо об этом ей заявляла. Её привлекала моя прямота. Поначалу я думала, что она старается сделать мне приятное, подбодрить меня, следуя моим пожеланиям, чтобы я подумала, что что–то для неё значу. Но позднее стала замечать, что ей на самом деле не обойтись без моих замечаний и советов. И на этот раз она занялась крошечными изменениями чуть ли в каждом номере, руководствуясь только моим впечатлением.

62

Ни Альберту, ни звукоинженерам такой поворот не нравился, но что я могла с этим поделать? Я уже вся извелась, когда в операторскую вошла Джанис и попросила меня сбегать за Южным Комфортом. Боже праведный! Три часа утра. В Нью–Йорке все ликёрные лавки и большинство, если не все, бары уже закрывались обычно к этому часу. Я прошла миль пять сплошных учреждений, прежде чем мне попался первый таксист, и мы с ним стали рыскать по всему городу. Мы победили, хотя заняло это часа полтора, где–то в Челси, среди Западных Двадцатых, в порту, мы нашли бар, всё ещё работающий, несмотря на потушенные огни рекламы над входом.

У меня с собой была двадцатка, и мне пришлось долго уговаривать бармена сходить в кладовую за бутылкой. Но, в конце концов, он не устоял перед моим обаянием, и обратно на студию я летела с чувством выполненного долга. Но всё моё отличное настроение испарилось, как только я вошла в операторскую. Кто–то уже подсуетился и нашёл для неё бутылку. Она, уже на три четверти опустевшая, стояла на рояле. Жени, на которую пришлась изрядная доля выпитого, была так пьяна, что едва стояла на ногах, пытаясь спеть соло. Гроссман подал сигнал, что пора сворачивать запись, и Джанис зашумела, что придётся уходить и искать новое место, где можно было бы продолжить пить.

Гроссман, наклонившись ко мне, прошептал:

— Ты с Джанис?

— Да, надеюсь.

— Отвезёшь её домой, хорошо? Пожалуйста, отвези её в гостиницу и уложи в постель.

Зачем я здесь? Я в Нью–Йорке, чтобы быть с Сэмом. И вот, теперь, сижу здесь, сжимаю в руках светло–коричневый бумажный пакет с бутылкой Южного Комфорта, как если бы это было успокоительное. Думая о нём, вспоминались моменты прошлого и настоящего, слова людей, сказанные мне о нём, и мои собственные слова не давали мне покоя.

63

«Боже ты сумасшедшая. Он даже не может как следует трахнуться. Наплевать. Это для меня не имеет значения, пусть даже и есть у него стручок. Я люблю его, дружище. Мне нравится, как он говорит, мне нравится его красивое лицо и его длинные золотистые волосы».

Альберт выхватил бутыль из моих рук и терпеливо ждал, пока я что–нибудь ему отвечу.

«Ладно, мать его. Я люблю его, но с другой стороны очевидно у меня ничего не вышло, хотя я очень старалась. А он согласился и пошёл для меня на это сегодня ночью. Я до сих пор сидела бы там, ждала, как какая–нибудь идиотка, мать его, его возвращения. Сидела бы я на этой чёртовой кровати, будь она не ладна, пялясь на облупившуюся стену, и думала всякую сладенькую чушь по отношению к нему, терпеливо дожидаясь пока он не соизволит вернуться и не трахнет меня так, чтобы мозги мои взорвались к чёртовой матери. А что я делаю? Жду и надеюсь, что этот чёртов сукин сын, который даже не взглянул на меня, заберёт меня с собой к себе в номер».

Альберт терпеливо ждал от меня согласия. Видно, Джанис описывала ему меня в ярких тонах, и это сыграло. И всем остальным. Даже Майра Фридман, девушка по связи с общественностью, нанятая группой, тёрла мне об этом все следующие несколько дней.

Один из сотрудников Коламбии помог довести мне Жени до лифта, провёл через холл, вывел нас на улицу и пошёл искать такси. Сама попробуй удержать Джанис в равновесии, да ещё в этих высоченных каблуках, её качало и кидало из стороны в сторону, как твою шлюпку во время тайфуна. Когда, наконец, такси это нашлось, я взгромоздила её почти безжизненное тело на заднее сиденье.

— Э-э, подожди… минутку, — пробормотала она. — Мамочке сейчас будет очень плохо… прямо сейчас.

Приоткрыв дверь кабины и высунувшись наружу, весь Южный Комфорт, некоторое количество пива и всё, что она успела съесть за ужином, оказалось на тротуаре. Из–за крыш показалось предательское солнце.

«Ну вот, и настал новый день, — подумала я. — Что, ради Бога, скажите мне, я делаю здесь с этой загнанной, уничтожающей самою себя цыпой, видя её согнувшуюся спину, одетую в какую–то дешёвую тряпку, купленную на ближайшей распродаже?»

64

Затем, взяв себя в руки, вытерла платком губы и улыбнулась мне.

— Поехали, найдём открытый бар.

— Нет, — произнесла я. — Ты пьяна. Я отвезу тебя домой.

— Нет, домой я не поеду, — заявила она.

Вот так всегда с ней. Я удержала её, закрыла дверцу и повалила на заднее сиденье. Думала, она отключилась, ан нет, уже подъезжая к Челси, задумав что–то, она стала ко мне приставать. Я едва сдерживалась от её зловонного дыхания, а она стала поцелуями покрывать мою шею, волосы, щёки.

— Прекрати, слышишь? — взмолилась я, когда она, изловчившись и обняв меня, попыталась притянуть меня к себе.

Таксист, один из тех обезличенных, бессердечных ублюдков, рыскающих по Манхаттану как моторизованные шакалы, бросил на нас взгляд в зеркальце заднего вида. Только он взглянул в нашу сторону в четвёртый раз, как Джанис запустила свою руку мне между ног.

— Ради бога, Джанис, прекрати.

— Что–с–тобой? — произнесла она, откидываясь назад и всем своим видом выражая удивление и невинность.

— Подожди до гостиницы, — прошептала я.

Алкоголь явно начинал действовать. Она вяло улыбалась и, сладко позёвывая, всё оставшееся время до гостиницы наблюдала за проносящимися мимо нас тенями от уличных фонарей.

Несмотря на то, что она не тяжелее меня, сдвинуть выброшенного морем на берег кита легче, чем вытащить было её из машины и дотащить до лифта. Однако я справилась, причём без посторонней помощи, одна, протащив её мимо спящего за своей конторкой ночного портье, почти изнемогая под её обмякшим влажным телом. Приперев её своим бедром к стенке лифта, я отстранилась от неё буквально на пару секунд, чтобы нажать кнопку, обернувшись, увидела, как она медленно оседает, будто механическая кукла, у которой кончается завод.

65

Сначала она оставалась почти сложенной пополам в полусогнутом положении, но только лифт начал подниматься, от толчка её тело преодолело те несколько дюймов, которые его отделяли от пола, и опустилось на пол. Колени разъехались, голова склонилась на плечо, рот открылся, ноги, будто гуттаперчевые, распластались в разные стороны, а её маленькие ступни патетически отвернулись друг от друга.