Пегги Касерта - Вместе с Джанис

И вся ушла в Sunday Morning Coming Down.

Когда она кончила петь, то хотела ещё мне что–то сказать, но зазвонил телефон. Звонил один из тех парней, ожидающих внизу в вестибюле.

Снова я зашла к ней спустя несколько часов, и снова она с кем–то разговаривала по телефону. На этот раз с Кристоферсоном, который позвонил ей из Мемфиса, где был с концертом. Повесив трубку, она повернулась ко мне, но взглядом была где–то совсем далеко. И ни нотки злости не было в её голосе, когда она заговорила.

— Разве те не знала, что я влюблена в него, а?

— Нет, — ответила я. — Не знала.

— Да, думаю, я влюблена. Он такой хороший.

— Да, — подтвердила я. — Правда, хороший.

— Боже праведный, — вздохнула она. — Ты тоже его любишь, я права?

— Думаю, ты права, — теперь вздохнула я.

— Ты спала с ним после той ночи?

— Нет.

— И я нет.

Она подняла обе руки и, запустив их себе в волосы, начала раскачиваться из стороны в сторону.

— Почему так всегда, мать твою, происходит со мной? Почему он снимает мою самую лучшую подругу? А ты, — сказала она, снова поворачиваясь ко мне, — ты из всех мужчин на всём белом свете влюбляешься именно в того, в кого влюбляюсь я, почему?

246

Она загрустила, как всегда настроение у неё менялось быстро, возможно она передумала, а возможно и Кристоферсон сказал ей что–нибудь. Я собиралась до сумерек добраться до аэропорта, но раз всё так повернулось, то решила остаться с ней дня на четыре, на пять. Почти всё это время мы с ней провели в постели, но что–то нам стало мешать. Она даже раз спросила меня, а не разлюблю ли я его.

— Слушай, — нежно произнесла я, прижимаясь к ней и стараясь, как можно мягче выговаривать слова. — Если я люблю его, я люблю его. И я не собираюсь терять его, так же как и ты.

*

То был последний раз, как мы с ней провели вместе до самых последних дней сентября. Она почти перестала звонить и заходить навестить меня в моём магазине, когда бывала в городе. По её словам, у неё не хватало времени, принимая вихрь событий, завертевшийся вокруг неё, за что–то значительной — или, по крайней мере, заставляя себя верить, что всё что с ней происходит, делает её счастливее. Безусловно, конечно, она наслаждалась своей славой и тем, что проводила время со знаменитыми людьми.

Она начала встречаться с Майклом Пиллардом, который всё ещё нёс свой крест, продвигая свой спектакль, Бонни и Клайд. Помимо Тома Джонса, среди многих других не последнюю роль играл и Гленн Кемпбелл, и хотя по её мнению он был безнадёжен, но, тем не менее, его имя часто звучало у неё на устах, и я думаю, она тоже считала его важной фигурой. Её известность начала стучаться и в кабинет Алберта Гроссмана, через него она часто стала получать официальные приглашения на приёмы. Однажды позвонила Миа Ферроу и пригласила её к себе на обед. Справедливо ли, или нет, но Джанис восприняла это как уловку.

— Я её не хочу, я не буду с ней трахаться, — смеясь, сказала мне Джанис. — Она слишком тощая для меня.

247

Как мне потом рассказала Джанис, сразу после тех июньских четырёх–пяти дней, проведённых со мной в Нью–Йорке, она затусовалась с Джо Наматом. Ещё выступила на шоу Дика Каветта. Помимо Джанис на шоу были приглашены, из всех известных мне, Чет Хантли, в скором будущем у которого стала своя программа теленовостей, и Реквел Уелч. Перед записью программы для всех участников был устроен фуршет, где они могли познакомиться и обсудить возможные детали. На фуршете она решила, что не может находиться в одной программе ни с ним, ни с ней.

— Эта нарисованная кукла, Реквел Уелч, была совершенно не к месту, — пояснила она мне, имея в виду контраст между ними обеими.

Но Джанис ещё больше возмутила не столько её предсказуемость, сколько вызвала отвращение её наигранность. И на фуршете, и на шоу Реквел пустилась в псевдо–интеллектуальные рассуждения, по поводу премьеры фильма с её участием, Майра Брекенридж, который, конечно же, как только с него спадёт лоск первых дней ажиотажа, займёт себе достойное место на свалке. Эта поза плюс набор набивших всем оскомину психологических и философских постулатов, вложенных в уста Реквел, полностью вывели из себя Джанис.

— Ты только представь, — с возмущением говорила мне Джанис, — эти искусственные сиськи, этот фальшивый нос, эти накладные ресницы. Мне говорили, что и её зубы, и её задница, и даже её икры на ногах — искусственные!

А Хантли? Спросишь ты. Он возмутил Джанис только потому, что даже не обратил на неё внимания.

— Ты бы видела этого сукина сына. Он пустил такие слюни вокруг Реквел, что ты бы подумала, что она готова поехать с ним хоть на край света в каждое воскресенье.

Но ни Хантли, ни Реквел не остались единственными, в кого выпустила свои стрелы Джанис в своём рассказе.

— Ни за что не угадаешь! После эфира я трахнула Карветта. Представляешь? — расхохоталась она.

Я окончательно перестала всё понимать, когда же она могла всё успеть?

— Тебе никогда не угадать! — повторила она. — У Карветта больше копьё и он управляется с ним ловчее, чем Намат. Несчастный, бедный, старый бродвейский Джо, — почти крича, заходясь от хохота, сообщила она мне. — Он едва смог его поднять.

248

Я не отважилась спрашивать её, что она намеревается с этим делать дальше.

*

С того дня началось худшее лето в моей жизни. Джанис заходила ко мне ещё пару раз, затем совсем пропала из виду. Занята, как оказалось, совсем другим. Звонила несколько раз, но неизменно лишь после того, как видела Кристоферсона то с Барброй Стрейзанд, то с Самантой Эггар, ведь карьера его теперь шла в гору, но все наши с ней разговоры сводились к моему увлечению героином. Ей по–прежнему не давала покоя моя позиция к Кристоферсону, хотя обе мы были в этом смысле давно уже за бортом, и использовать моё отношение к нему, как извинение своего отстранения и холодного ко мне отношения она уже не могла.

— Я всё ещё «чиста», — позвонила она мне однажды днём, чтобы сообщить это. — Но я знаю, что не смогу устоять, если кто–нибудь рядом будет торчать на этом дерьме.

А последний звонок вообще оказался коротким.

— Слушай, чёрт побери. Я даже не хочу говорить с тобой больше, если ты не соскочишь с этого дерьма! — выпалила она и повесила трубку.

Я ничего о ней не слышала с тех пор, пока как–то в сентябре мы неожиданно не столкнулись с ней в Лос–Анжелесе. Все эти долгие дни мысли о Джанис отдавались мне болью в самое сердце. К тому времени даже с Кимми я чувствовал себя лучше. После Вудстока я решилась оставить Кимми ради Джанис, и так как я никогда не заговаривала с ней об этом, то, как я думаю, по моему настроению, отношению и поступкам она почувствовала это сама. Продолжая жить у меня и ездить на машине, которую я ей подарила, Кимми стала понемногу отдаляться от меня, увлекаясь другими цыпочками. Пьяные побои продолжались, становясь всё жёсче и бесцеремоннее, и как следствие, чаще. Свободного времени у меня стало больше, так как моё дело процветало, требовало всё меньше внимания с моей стороны и приносило мне невероятные деньги, которые я тратила, по крайней мере, по две сотни в день. Такой поток стал понемногу истощать мой бизнес, точно также как героин истощал меня.