Юрий Фельштинский - Джордж Оруэлл (Эрик Блэр). Жизнь, труд, время

«Национализация земли, шахт, железных дорог, банков и важнейших отраслей промышленности. Ограничение доходов таким образом, чтобы максимальный не облагаемый налогом доход в Британии не превышал минимального больше чем в десять раз. Реформа системы образования в демократическом духе. Немедленно предоставить Индии статус доминиона, с правом отделения после войны. Сформировать Генеральный совет империи, где будут представлены цветные народы. Заключить формальный союз с Китаем, Абиссинией и другими жертвами фашистских держав. Общее направление этой программы очевидно. Она открыто нацелена на то, чтобы превратить эту войну в революционную войну и Англию - в социалистическую демократию».

Во всем этом перечне только первый пункт имел формальное отношение к социализму (да и то в самом ограниченном его понимании, ибо национализация банков и «важнейших отраслей промышленности» не означала ликвидации фундаментальных основ капиталистического общества - частной собственности и рыночных отношений). Речь, по существу, шла только об известном ограничении крупного капитала при сохранении существовавшей системы частной собственности и рынка в целом. Именно этот комплекс мер в целом провело после Второй мировой войны лейбористское правительство К. Эттли, не превратив Великобританию в социалистическую страну. Что касается всех остальных пунктов, то они носили чисто демократический характер. В мировоззрении Оруэлла социализм оставался неким моральным символом, данью «чему-то прекрасному», хотя и вряд ли реализуемому. Более того, Оруэлл не собирался вводить «демократический социализм» как систему, даже в урезанном виде, немедленно или непосредственно после войны. Он полагал, что это длительный, очень сложный и противоречивый процесс. «Некоторые пункты, предложенные здесь, можно выполнить немедленно, другие потребуют годов или десятилетий и даже тогда не будут выполнены полностью. Полностью не осуществляется ни одна политическая программа. Важно, чтобы нечто подобное было объявлено нашей политикой. Главное всегда - направление».

Интересен облик пришедшего к власти революционного вождя новой Англии, каким видел его Оруэлл:

«Он отменит палату лордов, но, вполне вероятно, не отменит монархию. Он оставит недоделки и анахронизмы повсюду - судью в его нелепом парике и льва и единорога на пуговицах солдатской фуражки. Он не установит явной диктатуры одного класса. Он сгруппируется вокруг прежней лейбористской партии и массовую поддержку будет иметь в профсоюзах, но вберет в себя и большую часть среднего класса, и многих молодых людей из буржуазного сословия. Руководство его будет набираться по большей части из нового неопределенного слоя квалифицированных рабочих, технических специалистов, авиаторов, ученых, архитекторов и журналистов - людей, которые чувствуют себя своими в век радио и железобетона. Но он никогда не расстанется с традициями компромисса и верой в то, что закон выше государства. Он будет расстреливать предателей, но перед этим справедливо судить, а иногда и будет оправдывать. Всякий открытый бунт он подавит быстро и жестоко, но будет очень мало мешать свободе устного и письменного слова. Политические партии с разными названиями будут существовать по-прежнему, революционные секты - по-прежнему публиковать свои газеты и так же мало привлекать внимания. Он отделит церковь от государства, но не будет преследовать религию. Он сохранит смутное уважение к христианскому моральному кодексу и время от времени будет говорить об Англии как о “христианской стране”. Католическая церковь поведет с ним войну, но неконформистские секты и большая часть англиканской церкви смогут найти с ним общий язык. Он настолько сохранит связи с прошлым, что иностранные наблюдатели будут поражены, а иной раз и усомнятся: была ли вообще революция».

Именно в связи с таким необычным пониманием социализма и социалистического лидера в тексте работы появилось выражение «лев и Единорог» - как символы традиционной Англии, в которую оруэлловский социализм должен был органически вписаться. При этом Оруэлл был уверен, что если бы такое социалистическое движение возникло, то другие социалисты встретили бы его в штыки и объявили бы фашизмом, поскольку в то время, когда писалась работа «Лев и Единорог», марксистами объявляли себя не только коммунисты, но и лейбористы. Так что оруэлловский социализм по существу противопоставлялся всем социалистическим течениям, включая и Независимую рабочую партию, в которой автор перед этим недолгое время состоял. Как это ни парадоксально, но война придала Оруэллу заряд оптимизма. В мирное время он не верил в возможность преобразования британского общества на «справедливых» началах. После войны, как он предполагал, социализм должен был восторжествовать. Но для этого нужна была победа: «Нам не удастся построить общество, которое в западной стране может считаться социалистическим, не победив Гитлера; с другой стороны, нам не удастся победить Гитлера, экономически и социально оставаясь в девятнадцатом веке. Прошлое борется с будущим, и у нас есть два года, год, может быть, всего несколько месяцев, чтобы обеспечить победу будущему». Так, с некоторым усилием и натяжкой, Оруэлл замкнул круг и свел воедино борьбу с фашизмом (нацизмом), победу Великобритании во Второй мировой войне, революцию и торжество социализма.

Патриотические выступления, проявляемые представителями различных социальных групп, от крупных собственников и земельной аристократии до рабочих и бедных арендаторов в сельском хозяйстве, Оруэлл объявлял тяготением к социализму. Он действительно верил в это эмоциональное тяготение, которое он отождествлял с прогрессивным развитием своей страны, то есть с вектором развития, никакого отношения к социализму как к системе не имеющим. Он завершал свою книгу «Лев и Единорог» словами: «Ничто и никогда не остается на месте. Мы должны приумножить наше наследие или потеряем его; мы должны стать больше или станем меньше; мы должны идти вперед или вернемся вспять. Я верю в Англию и верю, что мы пойдем вперед».

Победителей не судят. В данном случае победителем, бесспорно, оказался Оруэлл. Его небольшая книжка, написанная буквально в один присест осенью 1940 года, была охотно принята читателями и критикой, несмотря (а может быть, благодаря) противоречивой неординарности его суждений и буквально сметена с прилавков. Вслед за первым изданием было выпущено второе. Общий тираж составил 12 тысяч экземпляров - невиданно большой для публицистического издания того времени. Патриотический настрой «Льва и Единорога» побудил центристские и консервативные издания откликнуться на книгу сочувственно. В ней видели фактический призыв к единству нации в условиях войны, призыв к сплочению сил для достижения победы. В призывах к социалистическому переустройству общества увидели необходимое, пусть и не безопасное средство для привлечения левой интеллигенции и социалистически настроенных рабочих к общему делу борьбы с агрессором. Литературное приложение газеты «Таймс», которая была близка к консерваторам, отмечало, что «блестящее эссе Оруэлла представляет собой искреннее желание навести мосты между слишком долго молчавшим, хотя и сильным, британским патриотизмом и неискоренимыми интернационалистскими идеями левого крыла, доминировавшего в британском мышлении между войнами» 584 584 Times Literary Supplement. 1941. March 8. P. 110. . И только левый фланг - левые лейбористы и коммунисты - на новую книгу Оруэлла не откликнулся.