Юрий Фельштинский - Джордж Оруэлл (Эрик Блэр). Жизнь, труд, время

Тем не менее их объективно могучая энергия оставалась материальным фактором. И какой-то случайный поворот событий мог бы направить эту «устрашающую силу» на «что-нибудь стоящее». Этот сюжет, однако, в романе не развит, причем вполне сознательно и трезво. Реалист Оруэлл не видел в разрушительной силе пролов фактора позитивного, но оставлял тему за пределами повествования -для думающих читателей.

Все нормы и представления в Океании повернуты в сторону, противоположную нормальной с позиции обычной человеческой логики. Отсюда не просто идеологические, а основополагающие во всех отношениях лозунги, определяющие как государственный строй и социальные отношения, так и быт и частную жизнь в Океании:

Война это мир.

Свобода это рабство.

Незнание - сила.

Самое страшное преступление, содержащее в себе все остальные, это не какое-либо деяние, и даже не намерение совершить недозволенное. Это попытка начать думать чуть-чуть «не так», то есть по существу дела просто начать думать. За каждым человеческим существом наблюдает полиция мысли, располагающая совершенными техническими средствами, важнейшим из которых является «телеэкран», одновременно передающий стандартизированные, идеологически целесообразные сведения, наблюдающий за всеми подданными, за их поведением и даже эмоциями и дающий указания о том, как себя вести в данный момент, например, как правильно делать утреннюю зарядку, не уклоняясь от выполнения трудных упражнений.

«Мыслепреступление нельзя скрывать вечно. Изворачиваться какое-то время ты можешь, и даже не один год, но рано или поздно до тебя доберутся». Результат неизбежен. Раньше или позже, но виновного в мыслепреступле-нии заберут, и он будет уничтожен, или, как было принято называть это в Океании, «распылен». Затем последует его исключение из всех прошлых документов, которые будут переписаны. Специальные чиновники «минправ» (министерства правды) только тем и занимаются, что «выискивают в прессе и убирают фамилии распыленных, а следовательно, никогда не существовавших людей».

Для любого тоталитарного социума характерна откровенная и циничная переделка истории, что было наглядно продемонстрировано и в СССР, и в нацистской Германии. На это в 1932 году обратил внимание Троцкий: «Каждый новый слой, поднявшийся к власти, имеет склонность приукрасить свое прошлое. Так как сталинская бюрократия не может, подобно другим правящим классам, искать подкрепления на высотах религии, то она создает свою историческую мифологию: прошлое всех тех, которые противостояли ей, она мажет в черный цвет; наоборот, собственное прошлое она окрашивает самыми яркими цветами спектра. Биографии руководящих деятелей революции переделываются из года в год, в зависимости от изменения состава правящего слоя и роста его претензий. Но историческая материя оказывает сопротивление. Как ни велико рвение официальных историков, но они связаны архивами, периодической печатью прошлых лет, старыми статьями, в том числе и статьями самого Сталина. Вот где корень зла!»

Действительно, в романе немалое внимание уделяется тому, как в угоду правящему слою, Большому Брату не просто непрерывно переделывается прошлое, а одни минувшие события легко заменяются другими, прямо противоположными.

Переделка истории в романе состоит в полном искоренении самих основополагающих фактов, замене их не существовавшими. (А может быть, и прежние факты тоже никогда не существовали?) Так что вся история оказывается фикцией. Постоянная переделка прошлого предстает в романе как одна из важнейших тем. В числе главных партийных лозунгов значится: «Кто управляет прошлым, тот управляет будущим, кто управляет настоящим, тот управляет прошлым». В результате возникает «непрерывная цепь побед над собственной памятью» или, следуя терминологии тоталитарного «новояза», «двоемыслие». Детально при этом описывается техника исправления истории, что является одной из функций «минправ» - министерства правды, а на самом деле министерства лжи.

Одной из важнейших тем романа, неразрывно связанной со всеми остальными, - способы обработки сознания населения. В распоряжении Оруэлла было много источников, демонстрировавших, как это делается на начальном этапе формирования тоталитарного общества и как поддерживается затем при развитом тоталитаризме. В наибольшей степени в реальной жизни в этом преуспел СССР, поскольку нацистская Германия просуществовала только 12 лет и не успела развернуть во всю ширь свою тоталитарную систему, тем более что с 1939 года шла мировая война. В СССР же реальные процессы становления и упрочения тоталитаризма камуфлировались различными пропагандистскими ухищрениями и демагогическими формулами вроде «диктатуры пролетариата», «советской власти», «общественной собственности», «социалистического соревнования», «социалистической (коммунистической) перспективы». Американский историк Леонард Шапиро пишет: «Никто не понимал до Сталина, что подлинная цель пропаганды состояла не в том, чтобы убедить или хотя бы уговорить людей, а в том, чтобы снабдить их однородной системой официальных формул, в рамках которых малейший признак неортодоксальной мысли сразу же обнаруживается как режущий ухо диссонанс» 810 810 Шапиро Л. Коммунистическая партия Советского Союза. Firenze: Edizioni Aurora, 1975. P. 657-658. .

В оценке сущности большевистской пропаганды Шапиро был прав, хотя мифологический характер большевистской пропаганды возник не во времена Сталина, а еще в дооктябрьское время, точнее был унаследован от основоположников марксизма. Но лишь с приходом большевиков к власти он стал важнейшим инструментом в руках Ленина, Троцкого, Сталина и других вождей коммунизма. При этом сама методика мифической, лозунговой пропаганды изменялась и совершенствовалась, то есть приспосабливалась к уровню одурачиваемой толпы. «Совершенствование» в данном случае не означало нахождение более тонких и психологически улучшенных приемов обработки. В подавляющем большинстве оно шло в прямо противоположном направлении - в сторону примитивизации, ибо наряду с пропагандой важнейшим способом формирования послушного человеческого стада был свирепый террор.

Любое тоталитарное общество пытается охватить своим влиянием личную, интимную жизнь своих подданных. Это, однако, та сфера, которая особенно энергично сопротивляется контролю, а тем более регулированию. Тем не менее большинство населения верно соблюдает партийные установки касательно секса. И лишь отдельные особи (которых в конце концов ждет почти неизбежное «распыление»), даже в Океании, стране развитого тоталитаризма, ухитряются хотя бы на время (по крайней мере, они на это надеются) ускользнуть от зорких глаз полиции мыслей.