Герхард Шредер - Решения. Моя жизнь в политике [без иллюстраций]

А через год, 31 мая 2003 года, Хабермас вместе с другими европейскими интеллектуалами сформулировал ответ на уже упоминавшееся письмо глав правительств восьми европейских стран, поддержавших иракскую политику американского президента. Хабермас, в паре со своим французским коллегой Жаком Деррида, опубликовал в газете «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг» статью, где обосновывалось: почему теперь, после начала войны в Ираке, которая стала серьезным испытанием прочности европейского единства, наступил подходящий момент, чтобы заново определить роль Европы в мире. В статье излагается философское представление о Европе как о миролюбивой державе. Хабермас и Деррида пишут: «В своем воображении все мы видим картину мирной Европы, охотно сотрудничающей, открытой для других культур и способной к диалогу». Авторы считают это естественной реакцией на «воинственное прошлое»: ведь «все европейские нации были некогда втянуты в кровавые конфликты». После Второй мировой войны европейцы, проанализировав собственный исторический опыт, сделали вывод о необходимости развивать наднациональные формы кооперации и сотрудничества. Успешный опыт создания Европейского союза укрепил европейцев в их убежденности в том, что для усмирения государственной власти и на глобальном уровне требуются взаимные ограничения суверенной свободы действий разных государств.

Такая аргументация побудила откликнуться Генри Киссинджера, главного американского эксперта по трансатлантическим отношениям, который, однако, своими возражениями продемонстрировал и собственную неспособность к переменам. До сих пор часто цитируют его язвительную фразу, намекающую на отсутствие европейского единства — кому, дескать, позвонить, если он захочет скоординировать свои внешнеполитические действия с Европой: «Дайте мне единый номер телефона!»

После того как Германия и Франция отказались вступить в войну против Ирака, стало, во всяком случае, ясно одно — как консервативная Америка воспринимает самостоятельную Европу: никак. Киссинджер превзошел сам себя, обвиняя Германию в «антиамериканизме», или в том, что он, вопреки политическим реалиям, таковым считает, и резюмировал: «Возможно, таким способом и была в конечном итоге одержана победа на выборах (2002 года) в Германии: комбинируя пацифизм с национализмом — то левым, то правым — и рассуждая об особом немецком пути, что очень напоминает Германию времен кайзера Вильгельма. Но если Германия оскорбляет США, отвергает позицию Объединенных Наций и действует без согласования с другими европейскими государствами во имя какого-то «немецкого пути», то ей грозит изоляция и возврат к ситуации, которая сложилась в Европе накануне Первой мировой войны».

Михаэль Науманн, процитировав этого «изменившегося» Киссинджера в газете «Ди Цайт», назвал его высказывания «чуть ли не истерическим анализом, в котором для полноты картины не хватает лишь одного — имени Адольф Гитлер». Издатель «Ди Цайт» напомнил Соединенным Штатам, что именно Шрёдер признал необходимость отправки немецких солдат в Косово и, впоследствии, в Афганистан, чем и добился кардинальных изменений в парадигмах немецкой политики.

Хабермас и Деррида, в связи с неоконсервативной окраской дебатов в США, указывают: отличие сегодняшней Европы состоит в том, что она уже получила в XX веке урок тоталитарных режимов и урок холокоста — с преследованием и уничтожением евреев во всех покоренных нацистами европейских странах. Хабермас и Деррида обращают внимание читателей на тот факт, что именно самокритика при анализе собственного прошлого напоминает нам о необходимости морально-нравственных принципов в политике.

В этом, по-моему, и заключена суть. Отсюда ответ, который должна сформулировать сегодняшняя Европа в противовес необоснованным притязаниям США на роль последней мировой державы. Новая Европа не может и ни в коем случае не должна усваивать никаких имперских замашек. В манифесте Хабермаса и Деррида есть идеи, почти идентичные идеям Рифкина, которые тот сформулировал, описывая разницу между мечтами людей по ту и другую сторону Атлантического океана.

Но мечтам, как всегда, противостоит действительность. Действительность нужно менять, а мечты — лишь предвестники этих перемен. Оглядываясь назад, я вижу большую ошибку в том, что мы не обосновали или недостаточно обосновали свою модель европейского общества. Эта задача остается на повестке дня. На каждом европейском саммите нам следовало, не жалея сил, говорить о том, почему и с какой целью мы, шаг за шагом, хотим привести компоненты политики и права, разные в разных странах, к единому европейскому знаменателю. Не хватало нам, вероятно, и четкого осознания цели, ясного понимания, к чему мы хотим прийти в Европе и вместе с Европой.

К тому же я убежден, что процесс принятия общей конституции в странах — членах ЕС может обрести легитимность, когда Европа станет не просто регионом с процветающей торговлей, но и таким политическим пространством, на котором повсеместно соблюдаются права человека. Возьмем, для примера, право на образование и профессиональное обучение. Его нельзя отдавать на откуп рынку, потому что на рынке оно сразу же превратится в товар, который может купить только тот, кому по карману стоимость обучения. Социальное обеспечение тоже должно стать неотъемлемой частью общеевропейского правового канона: каждый должен быть уверенным в том, что, попав в ситуацию крайней нужды, он получит поддержку от общества. Недаром авторы немецкого основного закона написали о «неприкосновенности» человеческого достоинства. Все это, в сочетании с культурной и религиозной свободой, составляет мое представление о будущем Европы. Европа моей мечты четко ориентирована на проведение миролюбивой политики, обеспечивая мир внутри себя и во внешних направлениях, включая мир и согласие с природой.

Европа еще в начале пути. Каждый раз, увеличивая число стран — членов ЕС, Европа продвигается вперед, и в то же время ее отбрасывает назад. Расширение на восток — историческая задача Европейского сообщества. И это хороший пример, чтобы рассмотреть психологическую сторону процесса: как достигается единство в многообразии, то есть европейское будущее. Восточные европейцы своими освободительными движениями — «Солидарность» в Польше, а в бывшей Чехословакии движение, сплотившееся вокруг выдающейся личности Александра Дубчека, и после его подавления «Хартия 77» — по завершении эпохи железного занавеса внесли существенный вклад в общее дело. В этих странах многие, даже противоположно направленные политические течения объединились в своем противостоянии коммунистическим властям ради того, чтобы обрести независимость своих национальных государств. Но теперь, приняв решение вступить в Европейское сообщество, те же национальные государства должны вновь уступить значительную часть только что обретенных суверенных прав Европе, которая пока еще им чужда. Вполне вероятно, что многие чехи, поляки или словаки лишь после свершившегося факта принятия их в ЕС по-настоящему осознали: во что они, собственно, ввязались.