Павел Вощанов - Ельцин как наваждение [Записки политического проходимца]

– С Сергеем Александровичем? – генерал Очиров удивлен неожиданным вопросом. – Мы друзья, даже в гости друг к другу ходим. А почему ты об этом спрашиваешь?

…Весна 1994 года. Одиннадцать месяцев назад мы с Павлом Веденяпиным ездили в Грозный. Сейчас бы уже не поехали. Правильнее сказать – не доехали. Нас бы закопали где-нибудь на окраине Гудермеса, и никто б никогда не узнал, как окончился наш земной путь. Из Чечни каждый день приходят тревожные сообщения – Дудаев подавил вооруженное сопротивление оппозиции, распустил парламент, суды и все подразделения МВД. Теперь Ельцин может выбирать всего из двух вариантов – либо смириться с потерей мятежной Ичкерии, от которой по всему Кавказу неизбежно поползут метастазы кровавого сепаратизма, либо подавить «дудаевщину» во всех ее проявлениях. К сожалению, не в зародыше и не бескровно. Для такого момент уже упущен. Точка невозврата пройдена.

Нечасто, но вспоминаем ту поездку в Грозный. До сих пор не знаем, передали Ельцину книгу Дудаева и, если передали, как он на нее отреагировал. Спросить об этом можем только у Валерия Очирова, но тот недоступен для общения. Выборы в Калмыкии он проиграл (приятнее выразиться – чуть-чуть не выиграл), занял второе место, но после этого ушел в дела не менее важные – участвовал в обеспечении ввода миротворцев в зону грузино-абхазского конфликта, организовывал военную миссию ООН в Анголе и Камбодже, возглавлял временную администрацию по ликвидации последствий осетино-ингушского конфликта. А недавно до нас дошел слух – его назначают заместителем начальника Контрольного управления президента. Теперь мы его вообще едва ли когда увидим.

Но вдруг звонок: ребята, вы как?

…Весь вечер Очиров рассказывает нам о том, где был и чем занимался. После Элисты мы, конечно, тоже не сидели сложа руки, но у генерала все же хлопоты государственного калибра, и это рождает в нас с Веденяпиным белую зависть.

– Валера, а ты помнишь книгу, которую мы привезли от Дудаева? Не знаешь, ее все-таки передали Ельцину?

– Филатов передал из рук в руки.

– И что тот сказал?

– Ничего. Прочитал написанное и бросил на стол.

– И совсем ничего не сказал?

– Ничего.

Может, я себе придумал, что это был шанс начать диалог и избежать большой крови, причем с обеих сторон? Может, это тот самый случай, когда уже нельзя садиться за стол переговоров и надо дать возможность выяснить отношения пушкам? В конце концов, что такое книжечка с автографом врага? Может, это никакой не намек на готовность к примирению, а наоборот – демонстрация положения «на равных»? Все может быть. Но хочется думать…

Через два месяца, в самом конце весны 94-го, в качестве ближайшего подручного генерала Дудаева окончательно утвердится Шамиль Басаев. Режим в Грозном стремительно переродится из сепаратистского в криминально-террористический. В июне в Чечне уже будет полыхать гражданская война. А через полгода президент Ельцин отдаст приказ армии, не готовой к ведению боевых действий, силой восстановить в республике власть федерального Центра. Начнется первая чеченская война с ее неоправданно великими жертвами и иллюзорными победами.

Говорят, воспоминания облегчают душу. Вполне возможно. Хотя с моей такой благости не случилось. Когда писалось еще только предисловие к этой книге, она жила надеждами на избавление от нелегкого груза воспоминаний о прожитом и пережитом. А на послесловии вдруг скисла: едва ли в оставшееся дни и годы доведется еще хотя бы разок пережить столь яркие эпизоды! На экране моей жизни уже замелькали унылые титры, после которых лишь бесчувственная надпись: «Конец фильма». И загрустила моя душа, затосковала о том, что осталось позади и чего уже не повторить. Не повторить! Хотя бы потому, что «эпоха Ельцина» неповторима в своем величии и в своей ничтожности.

Конечно, можно было бы еще много чего вспомнить, но на чем-то надо ставить точку. Тем более что в нынешние времена толстые книги не в чести у читателя. Многословные детективы и любовные романы – это еще куда ни шло. Но сей жанр (правда, не решаюсь причислить его к мемуарному) не утомителен разве что тех, кто имел какую-то причастность к описываемым событиям. Хотя, возможно, и среди них будет немало недочитавших и до середины, потому как особо чувствительным написанное может показаться донельзя непорядочным и бесстыдным.

Я не ставил перед собой целью раскрыть перед читателем суть «эпохи Ельцина». На эту тему уже написано многое и многими. Мне же хотелось создать нечто вроде словесных картинок прошлого, рассматривая которые каждый сможет сам для себя решать, что на них изображено, – хорошее или дурное. Казалось, идея неплоха, но перечитал написанное и понял – не получилось! Как ни старался исключить из изложения собственное «я», а оно вылезло едва ли не в каждом сюжете: «Я сказал… я подумал… мне показалось…» Видимо, поставил перед собой нереальную задачу. Едва ли такое вообще возможно – рассказывать о том, чему сам был свидетелем, отрешившись от своего взгляда на людей и события того времени, а заодно и от собственных переживаний, ощущений, радостей, горестей и обид.

А еще хотел исключить какие-либо оценки характеров главных героев той политической эпохи. Увы, и этого не вышло – не удержался, и в некоторых сюжетах дал волю чувствам. Более того, дочитавшие написанное до этого послесловия наверняка догадались, кому я симпатизировал, а кто вызывал у меня неприязнь, а порой и отвращение. И это плохо, потому как не соответствует мною же заявленным в предисловии принципам.

Мой давний и очень добрый приятель, не имеющий решительно никакого отношения к писательству и к какой бы то ни было политике, первым прочитал законченную рукопись.

– Ну, что скажешь? – приятель замялся с ответом. – Говори, как есть, не обижусь.

Он усмехнулся:

– Ну, ты, брат, оказывается, еще тот храбрец!

– Не понял?!

– Что ж ты при живом-то Борисе Николаевиче отмалчивался? Боялся, что опровергнет и даст отпор? – приятель задумался, видимо, мысленно подбирая слова, какие меня не слишком обидят. – Невелика отвага – гнобить покойного. Написал бы ты эту книжку в году эдак 93-м или, на худой конец, 96-м, о тебе говорили бы как о принципиальном и порядочном человеке. А так…

Признаться, меня меньше всего волнует, что подумают и будут говорить лично обо мне. Не для того писал эту книгу. Но если б она увидела свет в году эдак 93-м или 96-м, то с большой долей вероятности стала бы оружием в чьей-то борьбе за власть, к которой не хотел и не хочу иметь никакого отношения. Может, не самым грозным, но оружием. А сейчас она ни для кого не расчищает дорогу в большую политику и никого из нее не изгоняет. Это просто описание времени. Точное или неточное – не мне судить. Я вспомнил лишь то, что вспомнилось. И не моя вина, что кое-что из написанного не отвечает изысканным эстетическим представлениям о государственных деятелях и политической жизни того времени. Был бы дождь, описал бы шум дождя, но, увы, стояла изнуряющая жара.