Павел Вощанов - Ельцин как наваждение [Записки политического проходимца]

Но далее такую неопределенность терпеть не могу – выводит из душевного равновесия. Так что, хочешь не хочешь, а надо зайти к шефу и, наконец, прояснить ситуацию.

– Борис Николаевич, хочу спросить насчет Союзного договора.

– Что вам не ясно?

– Если через несколько дней состоится его подписание, то нам, наверное, надо заранее подготовить какое-то заявление для прессы?

– Погодите с заявлением, – шеф задумчиво постукивает карандашом по столу. – Это Горбачев хочет поскорее подписать договор, а у нас по нему еще много вопросов. Главный – кто кому делегирует полномочия: Центр республикам или республики Центру? – Ельцин задумывается. – Об этом не надо никому говорить, но мы с Назарбаевым условились послезавтра у него в Алма-Ате этот вопрос меж собой обсудить. Надо выработать совместную позицию, с которой пойдем к Горбачеву.

Что ж, теперь мне, по крайней мере, понятна цель нашего вояжа в Алма-Ату. А то все гадал: чего это вдруг несемся в такую даль, если Назарбаев через несколько дней сам к нам приедет на подписание Союзного договора? Но ведь Горбачев не просто так определил дату. Наверняка получил предварительное согласие руководителей союзных республик. Тогда, выходит, они просто морочат ему голову. В глаза говорят: «Да, мы согласны!», а про себя думают: «Надо еще прикинуть – нам-то что с того?». Во всяком случае, у моего шефа, как я почувствовал, нет настроя на подписание. И у Назарбаева, по всей видимости, тоже нет. Иначе с чего бы они стали встречаться?

…Вчера Илюшин поручил подготовить список наших и зарубежных журналистов, которых возьмем в эту поездку, поэтому с утра забегаю в Кремль, в Верховный Совет СССР. Хочу встретиться со знакомыми парламентскими репортерами и поговорить насчет создания постоянного журналистского пула, который будет освещать деятельность президента России и сопровождать его во всех поездках, начиная с алмаатинской. Это, по большому счету, мой первый «блин» на пресс-секретарской кухне, и не хочется, чтобы он и впрямь оказался комом.

В коридорах 14-го корпуса (советское архитектурное убожество, сооруженное в древнем Кремле на месте снесенных древних монастырей XIV века) непривычно малолюдно. То ли тема сегодняшней повестки никого не интересует, то ли у депутатов напрочь пропала охота работать в увядающем советском парламенте. Даже в столовой, что расположена в подвальном помещении, почти все столики свободны. А такое уж совсем несвойственно этому учреждению кремлевского общепита.

В дальнем углу замечаю академика Федорова. Сидит эдаким отшельником, спиной к залу, и трапезничает в одиночестве.

– Святослав Николаевич, позволите в вашем обществе кофию испить? – академик согласно кивает, правда, молча и без особой охоты. – Не знаете, чего это здесь сегодня все так обезлюдело?

Федоров, не поднимая головы, неопределенно пожимает плечами. Наверное, я все-таки напрасно к нему подсел, не в настроении человек, а потому не сложится у нас разговор. Но ошибаюсь.

– Слышал, вы теперь у Ельцина работаете?

– Да. Уж скоро год как. Просто мы с вами давно не встречались.

– Вы же прекрасный журналист! И зачем вам это надо?

– Как зачем? Чтоб поучаствовать в демократических переменах…

– Вы это серьезно? – Федоров поднимает на меня удивленно-насмешливый взгляд, грустно вздыхает и вновь склоняется над лежащими на тарелке не по-советски душистыми сосисками с консервированным зеленым горошком. – Не туда устроились, батенька, адресочком ошиблись.

Слова уважаемого мною академика не так уж и далеки от истины, и от этого в душе рождается непокой, а мысль крутится вокруг злополучного вопроса: и впрямь, зачем мне все это надо?! И от того, что она, моя мысль, не может найти на него ответ, настроение портится вконец, причем на весь оставшийся день. А тут еще малоприятный сюрприз: возвращаюсь в Белый дом – и у себя на столе нахожу подготовленный Службой безопасности список журналистов, заявленных на предстоящий алмаатинский визит. Черт знает что такое! Теперь сижу и давлюсь гневом: с какой стати они лезут в то, что никак не относится к их компетенции?! Но хуже всего, что жаловаться бесполезно. Шеф не то что примет сторону Коржакова, а, скорее всего, даже не выслушает мою смиренную просьбу высочайше дозволить пресс-секретарю делать то, что тому положено делать.

Виктор Васильевич Илюшин, руководитель президентского секретариата и мой второй после Ельцина руководитель, крайне редко демонстрирует недовольство тем, что происходит в наших рядах. Его стиль – насмешливо-философское восприятие любой бюрократической дури. Тем более, если она, эта дурь, осуществляется с высочайшего дозволения.

– Павел Игоревич, а ты передай мне свои кандидатуры. Перечисли всех, кому уже предложил или пообещал эту поездку.

– Так ведь люди приедут в аэропорт, а их охрана в самолет не пустит. Это ж скандал!

– Ты все-таки дай мне списочек, а уж я буду как-то решать этот вопрос.

…Хвала Всевышнему! Оказывается, в нашей команде есть еще люди, способные что-то делать наперекор Саше Коржакову – все, кого я наметил, включены в список сопровождающей Ельцина журналистской команды. Правда, как дополнение. Охрана меж собой их так и называет – «вощановские». Вообще, чувствую, мое сопротивление не осталось без последствий – отношение со стороны бодигардов изменилось не в лучшую сторону. Шеф президентской охраны видимого недовольства не выказывает, зато рядовые сотрудники (те, что из новичков, поступивших на службу к Коржакову уже после президентских выборов) все оставшиеся до отъезда в Алма-Ату дни не упускают случая продемонстрировать мне свое нерасположение. То оказываюсь без места за столом переговоров с председателем Верховного Совета Украины, то меня «забывают» позвать на совещание по вопросу парламентских расследований, то номера моей машины не оказывается в разрешении на въезд в Архангельское, где шеф встречается с поддерживающими его депутатами. Я этим ребятам ничего дурного не сделал, но, видимо, ими движет некий инстинкт стаи – визгливые щенки завсегда лают на того, на кого тихо порыкивает их матерый вожак.

В рабочем графике, который сегодня передали из Секретариата, значится: 16 августа 1991 года – отлет в Алма-Ату, 18 августа – возвращение. В общей сложности неполных два дня. Что ж, выдержать можно. И не такое выдерживали. Тем более, что главный вопрос, по которому шеф будет договариваться с Назарбаевым (с чем пойти к Горбачеву и что от него потребовать), сугубо конфиденциального свойства и не подлежит огласке. А это значит, что никакой особой работы у меня как у пресс-секретаря в этой поездке не предвидится. И это очень даже неплохо. По крайней мере, полюбуюсь красотами Медео. А еще отведаю настоящий бешбармак. И непременно навещу живущего в Алма-Ате однокашника по институту. Почитай, лет двадцать не виделись.