Мишель Обама - Becoming. Моя история

Для своей агитационной речи, основанной на положительном опыте выступления в Айове, я разработала гибкую структуру, позволяющую не пользоваться телесуфлером и не беспокоиться об отступлении от темы. Я не оттачивала формулировки и, конечно, никогда не была и не буду столь красноречива, как мой муж, но я говорила от всего сердца. Я описывала, как мои первоначальные сомнения относительно кампании неделя за неделей испарялись и вместо них приходило воодушевляющее и обнадеживающее чувство.

Многие, как и я, переживали за своих детей и свое будущее. И многие, как и я, верили, что Барак единственный кандидат, способный действительно что-то изменить.

Барак хотел вывести американские войска из Ирака. Он хотел отменить снижение налога на роскошь, введенное Джорджем Бушем-младшим. Он хотел сделать медицину доступной для всех американцев. Это была амбициозная программа, но каждый раз, входя в аудиторию к нашим активным сторонникам, я видела, что мы как нация могли забыть о наших различиях и позволить изменениям свершиться. В этих аудиториях царило чувство собственного достоинства, атмосфера единения людей разного цвета кожи. Оптимизм заряжал меня энергией. Я летела на его волне, повторяя: «Надежда возвращается!»

Однажды в феврале, в Висконсине, Кэти позвонили из пиар-службы Барака и сообщили, что у нас возникла проблема. Несколько часов назад в Милуоки я, очевидно, высказалась противоречиво. На самом деле речь ничем не отличалась от той, которую я только что закончила произносить в Мэдисоне, и от тех, с которыми я выступала в течение нескольких месяцев. Раньше с ней не возникало проблем. Почему они должны появиться сейчас?

Немного позже мы увидели, что произошло. Кто-то взял запись моего сорокаминутного выступления и вырезал десятисекундный кусок, вырвав мои слова из контекста и сделав на них акцент.

Внезапно появился клип, нарезанный из моих выступлений в Милуоки и Мэдисоне – сфокусированный на моменте, когда я говорила, о том, как воодушевлена происходящим. Полная версия сказанного звучала так: «В этом году мы поняли, что надежда возвращается! И позвольте сказать вам кое-что. Впервые за всю взрослую жизнь я действительно горжусь своей страной. Не только потому, что Барак добился успеха, но и потому, что я вижу, как люди жаждут перемен. Я отчаянно хотела, чтобы наша страна двигалась в этом направлении, хотела не чувствовать себя столь одинокой от безысходности и разочарования. И теперь я увидела людей, которые жаждут объединиться для решения основных, общих для всех проблем, – и я горжусь этим. Я чувствую, насколько мне повезло быть частью и даже свидетелем этого».

Но почти все это было вырезано, включая мои слова о надежде, единстве и то, как я тронута. Нюансы исчезли; фокус направился на одну-единственную фразу. Эта фраза из клипов – которые теперь набирали популярность на консервативных радио и телевизионных ток-шоу – по словам нашей команды, звучала так: «Впервые за всю взрослую жизнь я действительно горжусь своей страной».

Мне не требовалось включать новости, чтобы понять, как оппоненты это повернули. Она – не патриотка. Она всегда ненавидела Америку. Вот кто она на самом деле. Все остальное – просто показуха.

Это был первый удар, который, похоже, я сама на себя навлекла. Пытаясь говорить откровенно, я забыла, насколько взвешенной должна быть каждая фраза. Я сама невольно устроила ненавистникам пир из десяти слов. Как и в первом классе, я этого не ожидала.

Я вылетела домой в Чикаго, чувствуя себя виноватой и подавленной. Я знала, что Мелисса и Кэти тихо отслеживают негативные комментарии через BlackBerry, но стараются не делиться ими со мной, понимая, что это только ухудшит ситуацию. Мы втроем работали вместе бо́льшую часть года, преодолевая больше миль, чем могли сосчитать, постоянно подгоняли время, чтобы я могла успеть вернуться домой к детям перед сном. Мы появлялись в аудиториях по всей стране, ели больше фастфуда, чем хотели, и выступали на сборах средств в настолько богатых домах, что нам было трудно сдерживать себя и не таращиться по сторонам. В то время как Барак и его команда путешествовали на чартерных самолетах и в удобных туристических автобусах, нам приходилось снимать обувь в медленно движущихся очередях на проверку личного багажа в аэропортах, летать экономклассом United и Southwest и полагаться на добрую волю волонтеров, доставлявших нас на мероприятия, между которыми нередко были сотни миль.

В целом мы проделали отличную работу. Я видела, как Кэти со стула командовала фотографами вдвое старше себя и отчитывала репортеров, задававших неуместные вопросы. Я наблюдала, как Мелисса составляет мое детальное расписание, планируя по несколько мероприятий кампании в день, как она выстукивает сообщения на BlackBerry, чтобы предотвратить потенциальные проблемы и убедиться, что я не пропускаю школьную пьесу, день рождения старого друга или поход в спортзал. Они обе выкладывались на полную, пожертвовав своей личной жизнью, чтобы я попыталась сохранить хоть какое-то подобие своей.

Я сидела в самолете и думала, что каким-то образом испортила все это четырнадцатью глупыми словами.

Дома, уложив девочек спать и отправив маму отдыхать на Эвклид-авеню, я позвонила Бараку на мобильный. Это было накануне праймериз в Висконсине, и, согласно опросам общественного мнения, конкуренция там зашкаливала.

Барак лидировал со слабым, но растущим отрывом по опросам делегатов национального съезда, но Хиллари запустила рекламную кампанию, критикующую Барака по всем пунктам, начиная от его плана здравоохранения и заканчивая тем, что он редко соглашался участвовать в дебатах с ней. Ставки казались высокими. Команда Барака Обамы не могла его подвести. Я извинилась за то, что произошло с моей речью.

– Я понятия не имела, что делаю что-то не так, – сказала я. – Я уже несколько месяцев говорю одно и то же.

Барак в ту ночь ехал по трассе между Висконсином и Техасом. Я почти слышала, как он пожимает плечами на другом конце провода.

– Это все потому, что послушать тебя приходит такая толпа, – сказал он. – Ты популярна, а это значит, на тебя объявили небольшую охоту. Это в порядке вещей.

Как и почти каждый раз, когда мы говорили, Барак поблагодарил меня за время, которое я отдаю кампании, добавив, что ему очень жаль, что мне приходится иметь дело с какими-то последствиями.

– Я люблю тебя, дорогая, – сказал он мне, прежде чем повесить трубку. – Я знаю, это тяжело, но скоро все пройдет. Все всегда проходит.

Он был одновременно и прав, и не прав. 19 февраля 2008 года Барак выиграл праймериз в Висконсине с хорошим отрывом – казалось, я не причинила ему никакого вреда. И в тот же день Синди Маккейн уколола меня в своем выступлении на митинге, сказав: «Я горжусь своей страной. Не знаю, слышали ли вы подобные слова раньше, – я очень горжусь своей страной». По формулировке CNN, мы открыли «патриотический клапан» – и блогеры сделали то, что делают блогеры. Но примерно через неделю бо́льшая часть суматохи вроде бы поутихла. Мы с Бараком дали несколько комментариев для прессы, уточнив, что я горжусь тем, что многие американцы участвуют в нашей кампании, обзванивают соседей, разговаривают с жителями своих районов, что уверенность наших сторонников в их влиянии на демократическую систему растет и это для меня важнее всего. И мы продолжили свою работу. Я старалась осторожнее выбирать слова, но мой посыл оставался неизменным. Я испытывала гордость и воодушевление. Тут ничего не изменилось.