Николай Коняев - Алексей Кулаковский

Известно, что в списке Т. Попова, с которого С. Ф. Ксенофонтов и делал в 1916 году копию произведения Кулаковского «Дары реки Лены», в скобках на русском языке было отмечено: «Дары Лены. Подражание «Дарам Терека» Лермонтова». Т. Попов утверждал, что это примечание он переписал из рукописи самого автора в том же 1916 году. И хотя сведения эти подтверждаются прямой параллелью в названиях произведений и сходством сюжета — у Лермонтова стихотворение строится как разговор Терека с Каспием, а у Кулаковского — как разговор Лены с Северным Ледовитым океаном, но правильнее, разумеется, говорить, что поэма «Дары реки» лишь на первоначальном этапе своего написания была подражанием Лермонтову.

Стихотворение М. Ю. Лермонтова при всей его гениальности остается в рамках романтической поэзии, и сюжет о юной красавице-казачке, которую Терек принес в дар Каспию, исчерпывает этот шедевр. А вот в поэме «Дары реки» лермонтовский сюжет лишь частность, лишь эпизод, когда «заревевшая из белой мглы» бабушка-океан «заговорила словами тяжелыми, словно льдины»:

Сама же поэма шире этого эпизода, она включает в себя и размышления над вечными проблемами жизни на севере, она показывает и величественное противостояние жизни, которую воплощает в себе река Лена, и смерти, олицетворяемой в поэме океанихой-бабушкой.

Знаменитые Ленские столбы находятся сравнительно недалеко от того места, где одно за другим предстоит создать Алексею Елисеевичу Кулаковскому едва ли не самые главные свои произведения: «Дары реки», «Сновидение шамана», письмо «Якутской интеллигенции».

Даже если не знать, что знаменитый шаман Кэрэкэн, принадлежавший к роду Кулаковских, до отъезда на Таатту жил возле Ленских столбов, очевидно для человека, бывавшего тут, что здешние скалы каким-то образом связаны с созданными Алексеем Елисеевичем Кулаковским в Качикатцах шедеврами.

Не трудно допустить и то, что таинственные и зачастую жутковатые береговые «столбы», что сплошной стеной растянулись на десятки километров, могли вызвать мысль уподобить величественное течение Лены бурному потоку Терека.

Да и сами скалы, принимающие порой причудливые очертания лежащих на берегу людских тел, тоже при определенном настроении вызывают ассоциации с образами лермонтовского стихотворения.

Но связь, разумеется, глубиннее и, как мы увидим по поэме «Сновидение шамана», таинственнее. И никакой роли не играет тут, что сам Кулаковский, кажется, непосредственно о Ленских столбах ничего не писал, такое ощущение, что он читал эти скалы как знаки неведомых миров, складывая из них пророчества поразительной точности и глубины.

Где-то в причудливых и таинственных знаках, порождаемых нагромождением прибрежных скал, и рождается развернутый в поэме «Дары реки» рассказ о безысходности борьбы Добра со Злыми силами природы, бесперспективности торжества светлых начал над темными, бессолнечными силами…

Кстати сказать, эта проблематика поэмы «Дары реки» позволяет по-иному взглянуть и на стихотворение «Обездоленный еще до рождения», открывая в нем более глубокий сокровенный смысл.

Герои стихотворения «Обездоленный еще до рождения» живут на основе традиционной этической культуры.

Современного читателя, особенно живущего за пределами Якутии, удивляет, почему мать ребенка из всех возможных вариантов выбирает для него самый на первый взгляд незавидный. Но удивляться тут нечему. Как справедливо отметил Егор Винокуров, «мать, описываемая А. Е. Кулаковским, — типичный образ, созданный из тысяч прототипов».

Героиня стихотворения знает, что сыну предстоит жить в крайне суровых условиях и, чтобы пройти через жестокие испытания, он должен обладать не силой, не красотой, не мудростью, а прежде всего способностью к «выживаемости»… Без этой «выживаемости» не нужны ни сила, ни красота, ни мудрость.

Созданием поэтических шедевров творческая деятельность подрядчика А. Е. Кулаковского в 1909 году не ограничивалась. Тогда же с успехом сыграл он главные роли в пьесах «Разбойник Манчары» и «Женитьба» Н. В. Гоголя на сцене инородческого клуба в Якутске.

Жена А. И. Софронова Е. К. Гоголева вспоминала: «Однажды, мне тогда было лет 17–18, ко мне зашли подруги и сказали, что готовится к постановке «Женитьба» Гоголя в переводе на якутский язык. Начавшая было играть в ней, дочь Ивана Гавриловича Васильева, Саша, отказалась. Сказали, мол, что я могла бы сыграть. Посоветовали сходить, попробовать. Оказалось, в постановке принимают участие люди, очень известные и просвещенные… Тут я, испугавшись, наотрез отказалась. Сослалась на родителей, они-де не разрешат.

Вдруг, на следующий день, к отцу пожаловали на лошади, запряженной в тележку, В. В. Никифоров и А. Е. Кулаковский собственной персоной испрашивать разрешения у родителей «отпустить дочку сыграть в постановке» и меня уговорить. Мать с отцом говорят: «Пусть сама решает». Я же, под напором уговоров, согласилась».

К сожалению, дела, связанные с подрядными обязательствами, улаживались намного сложнее, чем подготовка спектаклей в инородческом клубе.

В конце 1909-го — начале 1910 года предпринимательская деятельность Алексея Елисеевича Кулаковского постепенно начинает перемещаться в пространство судебных присутствий…

Пробираться через бесчисленные расписки и доверенности, ходатайства и иски, обрушившиеся в 1910 году на Кулаковского, занятие крайне утомительное и безблагодатное. Кажется, что прямо на твоих глазах засасывает человека бумажное болото.

«Вновь найденные архивные документы позволяют в какой-то степени выстроить хронологию жизни и деятельности Кулаковского в 1910 году, — пишет Л. Р. Кулаковская. — Из них видно, что до 23 марта он завершает строительство гражданской больницы, занимается делами подряда по проведению телеграфной линии и оформляет документы Д. Д. Обутова и И. Слепцова для участия в торгах по получению подряда на строительство Чурапчинской больницы. Сам тоже подает заявление на участие в торгах, но не участвует в них».