Николай Коняев - Алексей Кулаковский

Казалось бы, причина, по которой Кулаковский покинул заседание съезда, проста и очевидна. Подписанный К. К. Атласовым приказ о назначении его исполняющим обязанности учителя в Вилюйском городском училище Алексей Елисеевич получил, видимо, 25 августа, как раз в первый день работы инородческого съезда.

Чтобы преодолеть расстояние в 1400 километров, отделявшее Якутск от Вилюйска, требовалось время, и Кулаковский, как полагают некоторые исследователи, вместе с тремя представителями Вилюйского округа покинул съезд и последним пароходом уехал к месту новой работы. Поступить иначе он не мог, ибо в противном случае приступил бы к работе не 1 сентября, как было указано в приказе К. К. Атласова, а намного позднее, что для него, назначенного всего лишь исполняющим обязанности учителя, могло иметь неприятные последствия…

Однако в этой довольно стройной аргументации возникают прорехи, едва только от предположений переходишь к фактам.

Афанасий Павлов в статье «…И более ни разу не посещал съезд» [82] Илин. 2001. № 3–4. сообщил, что в 1912 году ввиду обмеления реки Вилюй последний пароход Глотовых ушел в Вилюйск 10 августа и должен был вернуться только к концу месяца. Поэтому всякие версии о том, что Кулаковский покинул съезд, чтобы успеть с семьей уехать пароходом, — отпадают.

Да и архивные материалы свидетельствуют, что А. Е. Кулаковский не спешил попадать в Вилюйск к началу учебного года. В начале октября заместитель инспектора училищ 2-го участка Василевский, получив телеграмму из Иркутска, запрашивающую, почему в Вилюйске до сих пор не приступил к работе вновь назначенный учитель, ответил: «Учитель Кулаковский выехал в Вилюйск 12 сентября, верхом».

Так что ничего бы не изменилось, если бы Кулаковский и не покидал столь скоропалительно съезд.

Отпадает и протестная мотивация поступка А. Е. Кулаковского, на которой настаивали первые его биографы. Во-первых, А. Е. Кулаковский всегда чуждался демонстративных поступков, а во-вторых, если бы он захотел протестовать, то не сидел бы первую половину заседания, когда обсуждались вопросы об ознаменовании 300-летия царствования дома Романовых и об избрании депутации для принесения лично их императорским величествам поздравлений.

Нет, интрига и драма первого дня заседания развивались для Алексея Елисеевича Кулаковского, на наш взгляд, по-другому сценарию.

Мы говорили, что отправной точкой для создания письма «Якутской интеллигенции», проникнутого предчувствием приближающихся катаклизмов, стало прозвучавшее в печати предложение переселить якутов в районы Крайнего Севера, чтобы освободить занятые ими территории для крестьян-переселенцев из Центральной России.

Кулаковский понимал, что это может привести к страшным, вплоть до исчезновения нации, последствиям. Недаром один из современных читателей отметил, что при чтении письма «возникает чувство обреченности, оно так и сквозит в его строках…»..

Правда, читателю этому кажется, что, «причитая о вырождении народа саха», о «желтой» опасности, грозящей из Китая, о русских крестьянах-переселенцах, которых правительство поселит в Якутии, мастерски описывая ужасы, ожидающие народ саха, Кулаковский излишне нагнетал атмосферу безысходности и отчаяния.

Ну и совершенно неприемлемым для читателя было то, что Кулаковский оставляет единственный, как ему представляется, возможный путь спасения народа саха и этим путем оказывается «слияние с русскими». Это «слияние», а именно так читатель понимал идею «культивизации», представлялось ему нелепым и абсурдным.

В предшествовавшей главе мы говорили, как разумно и глубоко восприняли идеи письма «Якутской интеллигенции» президенты современной Республики Саха. Мнение читателя мы привели в качестве примера, что существует и другое отношение к идеям Кулаковского.

С еще большей неадекватностью воспринималось письмо «Якутской интеллигенции» в 1912 году.

Разумеется, если Кулаковский и опасался, что его не поймут, едва ли эти опасения остановили бы его. Вероятно, не остановили бы его и страх политического преследования, и боязнь попасть в «черный список», о котором тоже пишут некоторые исследователи.

Наверное, публичное оглашение письма могло привести к потере места, о получении которого Кулаковский узнал в день открытия съезда, но — подчеркнем это! — Кулаковский готов был рискнуть. Он ведь не сразу отказался от избрания его секретарем. Видимо, обдумывал ситуацию, готовился вступить в борьбу.

Однако, когда была озвучена информация, что правительство уже отказалось от идеи переселения крестьян в Якутскую область, поскольку климатические условия области не отвечают требованиям, предъявляемым для возделывания земледельческих культур, надобность в немедленном сражении — кстати сказать, оглашение письма «Якутской интеллигенции» заняло бы не менее трех часов! — отпала, Кулаковский понял, что ему не нужно рисковать местом учителя, которого он так долго добивался.

Тем более что охваченные верноподданнической эйфорией делегаты приняли совершенно бессодержательную повестку, которая вообще не предусматривала, как показалось Кулаковскому, обсуждения серьезных проблем якутской жизни…

Стоило ли тогда, как говорят якуты, менять жир на гнилую рыбу?

Письмо «Якутской интеллигенции» было написано и разослано друзьям, которых Алексей Елисеевич считал своими единомышленниками.

В письме Кулаковский прямо писал, что «говорящим о переменах не поверят — и им при агитациях придется серьезно считаться с фактом недоверия и традиционных понятий, ибо, как я говорю, мы — якуты одержимы роковой иллюзией самообмана — чего не пробовали, того не знаем».

Так и случилось…

Друзья-единомышленники восприняли лишь тревогу Алексея Елисеевича за судьбу якутского народа, а предлагаемые им пути выхода не воодушевили их.

Уместно будет заметить тут, что как раз в эти годы, когда Алексею Елисеевичу так и не удалось создать в Якутске Общество якутских культуртрегеров, Миней Израилевич Губельман, более известный в дальнейшем под псевдонимом Емельян Ярославский, создал в Якутске кружок «Юный социал-демократ», через который прошли многие представители якутской учащейся молодежи.

Но это замечание попутное и мы еще вернемся к нему…

Наверное, если бы А. Е. Кулаковский объяснил Василию Васильевичу Никифорову, что он вынужден покинуть съезд, чтобы ехать в Вилюйск на работу, его отъезд не вызвал бы столь сильного гнева лидера якутской интеллигенции.

Но Кулаковский прятаться за приказ не стал.

Пока шел съезд, он продолжал оставаться в Якутске, собираясь в неблизкий путь.

Более того… Свое недовольство съездом Алексей Елисеевич выразил в «Чабыргахе» [83] Жанр якутского фольклора, произведения которого построены на иносказательности, игре слов. , написанном скорее всего еще в Якутске.