Николай Коняев - Алексей Кулаковский

Но это тоже только преамбула, далее идет главное, ради чего и пишется письмо…

«У меня обнаружилась одна черта натуры, которую не умею, т. е. не знаю — отнести ли к достоинствам, или к недостаткам; я увлекаюсь родной поэзией, а следовательно, и формой, в которой она облекается для своего выражения, т. е. якутскими сказками и песнями… — пишет А. Е. Кулаковский. — Будучи малолетком, я целые ночи просиживал «под челюстями» (якутское выражение) сказочника, слушая его сказки, легенды и «остуоруйа». Это увлечение мое, незаметно для самого, послужило причиной того, что я стал изучать родной язык. Поскольку я стал вникать в прошлое, в быт, а главное, в язык. Делал я маленькие заметки вновь услышанным словам и выражениям. Постепенно у меня накопилось порядочно беспорядочного материала»…

В письме Кулаковский дает перечень собранных им материалов: песен, пословиц, сказок, а также собственных сочинений и переводов, и просит Пекарского «войти в переговоры» и уладить печатание этих трудов: «Мне нужно, чтобы мои работы напечатались там и чтобы мне были представлены экземпляры. Могу просто продать. Я абсолютно не знаю прав и правил издания сочинений».

Вправе ли он обременить практически чужого человека такой просьбой, Кулаковского не волнует. И если бы эта просьба исходила от человека более или менее знакомого с литературно-издательской средой, можно было бы говорить о бесцеремонности и даже об определенной наглости просителя. Однако в случае Кулаковского это свидетельствует только о том, что он просто не различает пока, как когда-то не различал фольклорных текстов и собственных произведений, разницы между единым у них с Пекарским общим делом и частными интересами каждого: «Я обращаюсь именно к Вам по той простой причине, что надеюсь встретить в Вас сочувствие моему делу, однородному с тем, на которое Вы посвятили половину своей жизни. Я желаю печатать в виде брошюр собранные мною материалы и свои произведения на якутском языке. Не имею своих средств на печатание. Будучи бедняком (чего не утаю от Вас), я естественно желаю добиться некоторой материальной поддержки изданием своих трудов».

Вторая просьба, если позабыть о том, что различает и что не различает Алексей Елисеевич, выглядит еще рискованнее…

«Не примете ли меня к себе, чтобы я работал по изданию словаря под Вашим руководством? — спрашивает Кулаковский. — Если мы сообща кончим издание в два года, то Академия неужели не выдаст целиком назначенные Вам 10 000 рублей? Я думаю, что Ваш словарь надоел ужасно. Скорее бы отвязались. Честь составления словаря все равно не убавится. Могу к Вам явиться летом 1913 года».

Предложение это выглядит тем более оскорбительным, что соседствует с комплиментами, которыми перед этим буквально осыпал Кулаковский Пекарского: «У нас не было литературы, а Ваш словарь должен послужить краеугольным камнем для ее создания. <���…> Прямой и практический смысл словаря понятен каждому. Вы воистину заслуживаете названия «отца якутской литературы»… <���…> Без Вас не нашлось бы лица, у которого хватило бы дерзости принять на себя такой колоссальный труд, как Ваш Словарь…».

Письмо это сохранилось. В левом углу первого листа письма рукой Эдуарда Карловича помечено: «Отвечено 27/IV. 1913», но самого ответа не сохранилось, и мы так и не знаем, как ответил Пекарский на выпады и на претензии Кулаковского.

Наверное, ответил с холодной и отчасти презрительной шляхетской учтивостью академического специалиста. Говорить об издании и сотрудничестве, особенно в области раздела десяти тысяч рублей, он скорее всего не стал, но перечисленные материалы прислать разрешил.

Более того, известно, что приложенный Кулаковским отрывок из «Песни о громе» Пекарский таки использовал в своих публикациях. Использовал бы, должно быть, и другие материалы, если бы Кулаковский прислал их ему…

Мы приводим столь подробный разбор письма Кулаковского Пекарскому не только потому, что письмо это бесценный источник сведений о биографии Кулаковского, но еще и потому, что письмо очень ярко рисует его в момент совершавшегося в нем в 1912 году перелома.

Видно, как почти на ощупь, поминутно натыкаясь на острые углы, продвигается Кулаковский в незнакомых петербургских учено-литературных реалиях…

Разумеется, несмотря на усиленное самообразование, регулярного, систематического образования Алексею Елисеевичу не хватало.

Он много знал, но белые пятна в его образованности зачастую обесценивали приобретенные знания. И в научных работах Кулаковский продвигался иногда как бы на ощупь, теряя немалые силы и время на то, что уже давно известно.

«Желая изучить родной язык в совершенстве, намереваюсь заняться изучением родственных, т. е. общетюркских языков, без чего невозможно знать как правила, так и исключения грамматики якутского языка, — пишет Кулаковский 19 января 1913 года Иннокентию Степановичу Говорову — Поэтому прошу Вас, дядюшка, как якутолога и патриота… выпишите мне словарь тюркской группы урало-алтайских языков, или одолжить свой таковой словарь, или продать его. Затем не можете ли для меня достать алтайскую грамматику, т. е. грамматику алтайского языка?..»

Эта переписка с борогонским улусным писарем и присяжным поверенным по уголовным и гражданским делам Иннокентием Степановичем Говоровым позволяет в динамике проследить развитие научной мысли Кулаковского.

Наугад нащупывая пути, ведущие к искомой цели, исследователь не минует и боковых ответвлений. Заинтересовавшись проблемами фонетики, грамматики и транскрипции якутского языка, он занимается изучением стенографии и эсперанто…

Но как это часто бывает с талантливыми самоучками, пробираясь тупиковыми и боковыми тропинками, он вдруг начинал различать то, что не видели другие.

«Теперь 20 век, когда экономия труда и времени выдвигается на первейший план… — пишет А. Е. Кулаковский 9 февраля И. С. Говорову. — Раз нашли нужным составить совершенно новую транскрипцию для якутского языка, то уж нужно было преследовать стенографические идеи… пока мы, якуты, напишем 1000 слов, стенограф их напишет 25 000! Хоть бы наши составители приблизили нас к этому совершенствованию на 1/10, а не удалили до 1/25… Раз этого не умели или не понимали, то не нужно было отрывать от привычных письмен…».

Нетрудно заметить, что эти мысли из письма И. Говорову напрямую перекликаются со статьей «Новая транскрипция якутского языка», которую спустя десятилетие напишет Кулаковский.

Впрочем, о статье разговор впереди. Пока в 1913 году Алексей Елисеевич Кулаковский только познакомился с героем этой статьи Семеном Андреевичем Новгородовым, когда тот после завершения Якутского реального училища приехал работать в Вилюйское училище.