Николай Коняев - Алексей Кулаковский

Привожу для примера несколько афоризмов певцов о певцах.

«У хорошего певца всегда в душе песня, — объяснял мне именно такой хороший певец. — Достаточно ему рот открыть, сейчас же летит она, непобедимо, в свет, наружу! Если не петь — мысли путаются, в груди томит… Хороший певец даже один поет. Оттого-то у него всё не клеится и он бывает несчастлив».

«Нехорошо завидовать в песне. Если знаменитые певцы поют вместе, то стараются петь ровно, щадя друг друга. Песней можно убить… Певец настоящий, будучи побежден, умирает!»

«Не петь певцу нельзя, как нельзя шаману не шаманить. Шаман за свою силу платит здоровьем, мы за свою силу платим счастьем»…

Несмотря на все это, быть певцами среди якутов пожелали бы, наверное, многие. Кроме голоса, фантазии, художественного чутья, якутский певец должен обладать громадной памятью, так как ему приходится помнить сотни тысяч стихов. Обучение происходит таким образом: старый, опытный певец поет громко песню и заставляет тут же повторять за собою ученика, затем ученик многократно повторяет самостоятельно поэму, а учитель следит за ним и поправляет слова и напевы. Выучка одной олонхо стоит от тридцати копеек до рубля и больше. Я раз присутствовал при семейной сцене, вызванной страстью к песням: старуха мать упрекала юношу сына, что тот «последний безмен масла променял на песню»… [85] Серошевский В. Л. Якуты. Опыт этнографического исследования. М., 1993. С. 572–573.

Алексей Елисеевич Кулаковский рождается из этой продолжающей жить в якутском быте фольклорной культуры, и на первых порах его произведения и он сам воспринимаются как часть этой культуры.

«Поэзия А. Е. Кулаковского впервые в якутской традиции складывается в целостную поэтическую систему, автономность которой определяется устойчивостью жанровой структуры, мифологической концептуальностью и, не в последнюю очередь, эстетической «завершенностью» стиха… — пишет Надежда Покатилова. — Во-первых, в известной мере расцвет творчества Кулаковского означает гиперболизацию (и в этом смысле «канонизацию») основных черт традиционного аллитерационного стихосложения, возведение их в определенный метрический принцип — аллитерационный по своей сути. Творчество Кулаковского предстает как небывалый расцвет именно аллитерационной поэзии, а в ней — аллитерационного стиха. Во-вторых, поэзия Кулаковского представляет собой литературную фазу в эволюции якутского аллитерационного стиха. Самобытность этой поэзии определяется тем, что это, по существу, единственные в своем роде образцы литературного аллитерационного стихосложения. Тем самым в стихе Кулаковского почти с самого начала происходит заметный семантический (и синтаксически выраженный) сдвиг, связанный с особенностями создания литературного текста. В-третьих, в обозначенной нами перспективе «становления» литературного стиха суть вопроса заключается не столько в том, каким образом произошел переход от фольклорного текста к литературному в конкретном творчестве, сколько — в том, почему литературное преодоление традиционного стиха стало возможным в поэзии, впервые сложившейся как система».

Но это понимание придет столетие спустя, а в начале века ответа на вопрос, кто такой Кулаковский и что такое его стихи, не знал и сам Алексей Елисеевич.

Записывая сказки, пословицы и предания, сочиняя стихотворения и поэмы, он относился к своим занятиям как к служению, к которому он призван, которым ему нельзя не заниматься, как шаману нельзя не шаманить, но которое может и не предполагать материального вознаграждения.

Первые вилюйские месяцы стали для Кулаковского переломными в осмыслении и оценке собственных научных и художественных работ, в отношении к собственному творчеству.

Толчок к этому дала попавшаяся на глаза заметка в позапрошлогодних «Сибирских вопросах», в которой говорилось, что «2 марта за № 5942 Министерство народного образования внесло в Государственную думу проект об отпущении Э. К. Пекарскому десяти тысяч рублей на издание «Словаря якутского языка» [86] Сибирские вопросы. 1910. № 14–15. .

Об отношении Кулаковского к Пекарскому мы уже говорили, разбирая письмо «Якутской интеллигенции»… Нет сомнений, что якутский язык Алексей Елисеевич знал гораздо лучше Эдуарда Карловича, но это не он, а Пекарский, родившийся в семье обедневших польских дворян из Минской губернии, сумел превратить свои занятия якутским языком в весьма прибыльный для себя промысел [87] Э. К. Пекарский с 1903 года получал за составление якутского словаря зарплату в Якутском статистическом управлении. .

Теперь, когда стало известно о десяти тысячах рублях, выделенных Э. К. Пекарскому, письмо Кулаковского буквально бурлит от плохо сдерживаемых страстей.

Начинается письмо почти эпическим зачином:

«Много воды утекло с тех пор, как покинули Вы нас, и много перемен произошло у нас!.. Никого из прежних стариков «политических» не осталось в области. Взамен их наслали какое-то безграмотное барахло; хоть и жаль нам прежних стариков, этих передовых борцов за справедливость, но делать нечего.

Ссыльно-переселенцы почти все вымерли. Духоборы ушли, скопцы держатся, появляются уже переселенцы.

Якуты численно растут, но органически вымирают. Эпидемий и «болезней культуры» стало больше. Алкоголизм усиливается.

Коневодство падает, рогатый скот мельчает, хлебопашество развивается, огородничество не прививается.

Умственный рост почти не заметен, кроме увеличения числа учащихся.

Весьма многое сделал в отношении поднятия культуры края последний из губернаторов, некий Крафт — человек замечательно энергичный и работоспособный, к тому же и умный. Конечно, как всякий смертный, он допускает ошибки и одним из мотивов его фиксированных действий является составление карьеры…

Сильно развилось у нас пьянство, ежегодно пьем до 155 000 ведер водки.

Физически якуты мельчают страшно: они теперь немногим рослее японцев, мышечная сила соответствует росту.

Якутск с внешней стороны растет: удлиняется и ширится; выстроены каменные: монополька, реальное училище, казначейство, библиотека и музей; выстроены: городская водокачка, пока недействующая, телефонная сеть, лесопильный, кирпичный и пивной заводы, дом трудолюбия, новая больница, которую строил я за 20 000 рублей, клуб приказчиков, телеграфная линия в Охотск и Вилюйск (пока до Нюрбы)…».

Перечислив все примечательные события, происшедшие в Якутии после отъезда Пекарского, Кулаковский рассказывает и о себе:

«За пазухой Егора Васильевича Оросина жил 4 года. Платя калым за его дочь, я задолжал до 1500 рублей. Чтобы уплатить этот долг, я сделался авантюристом и аферистом в тесном смысле этих слов: служил письмоводителем два года, ездил в Оймякон сподряд три года, строил больницу, ездил в Охотск исполнять телеграфные работы (состоял подрядчиком на 90 000 рублей), ездил на прииски, но возвратился, не дожидаясь вакансии, учил у одного богача двоих детей за 600 рублей в год, а теперь состою учителем Вилюйского городского 3-х классного училища, кое-как удалось уплатить долги, но не все (осталось еще 3400 рублей)»…