Валерий Ганичев - Святой праведный Феодор Ушаков. Изд. 5-е. 2010

При жизни Ушакова Россия участвовала в разных войнах: в Семилетней, борясь с Пруссией, которую возглавлял талантливый полководец, король Фридрих, в русско-турецких, громя отнюдь не слабую султанскую Турцию, в схватках со Швецией, в постоянных стычках с южными соседями. Адмирал вместе с Суворовым изгонял войска французской Директории из Италии. Он же одержал наиблестящую морскую победу при Калиакрии и взял штурмом моряками и пехотинцами самую мощную крепость в Европе — Корфу.

После смерти Суворова, наверное, он был в России самый знаменитый военачальник, боевой и непобедимый командир. Екатерина и Павел приучили Россию к победам. Поэтому болью отозвалось в сердце российского общества при Александре I поражение под Аустерлицем. С недоверием оно отнеслось к Тильзитскому миру с Наполеоном, ибо еще недавно тот был «узурпатором», «тираном», «республиканской гидрой». А вот стал союзником и вошел в семью королей как равный, да еще и как победитель. И поэтому, когда громыхнуло в июне 1812 года, когда покатилась через Неман армия двунадесяти языков Европы на Россию, то весь народ всколыхнулся — дворяне, купцы, армия, священство, мещанство. Наполеон нес, как и все откровенные и скрытые завоеватели, лозунги новой европейской цивилизации, свободы, в том числе и свободы для крепостного крестьянства. Но крестьяне отнюдь не хотели принимать свободу из рук завоевателя и тоже поднялись на защиту Отечества со своей народной дубиной. Воинские части стягивались к Москве. Везде собирались ополчения. Дворянство Тамбовщины на собрании решило создать свое ополчение. С командиром все было ясно. Большинство решило — адмирал Ушаков. Губернский предводитель дворянства Чубаров, приглашая на собрание, направил ему письмо, в котором писал: «Долговременная опытность службы вашей и отличное усердие ваше перед престолом Российской державы, вами доказанные, да подадут в присутствии всего дворянства твердые способы к ревностным подвигам на пользу общую подвигнуть всех к благодетельным пожертвованиям и да вдохнут они готовность в сердце каждого из дворян принять на службу к спасению Отечества и к сохранению собственной своей безопасности».

Ушаков поблагодарил дворянское собрание за честь, но здоровье уже не позволяло возглавить воинское соединение. Он и написал в ответ: «За избрание меня губернским начальником над новым внутренним ополчением по Тамбовской губернии, за благосклонное обо мне мнение и за честь сделанную приношу всепокорнейшую мою благодарность. С отличным усердием и ревностью желал бы я принять на себя сию должность и служить Отечеству, но с крайним сожалением за болезнью и великой слабостью здоровья принять ее на себя и исполнить никак не в состоянии и не могу».

Но в Алексеевке, в Темникове он проводил время отнюдь не в покое. Молился о даровании победы русскому воинству, посылал наставления своим племянникам, не посрамившим своего дядю (Николай Ушаков сражался под Москвой, на Днепре, Березине, вошел под гвардейским знаменем в Париж). Встречался адмирал и с уездными дворянами, вступившими в ополчение, с посетителями, приезжавшими из разных губерний. Многие бежали из мест, по которым прокатилась война, сжигавшая имения, разорявшая города и села.

Тогда-то и сказал он свои знаменитые слова: «Не отчаивайтесь, сии грозные бури обратятся к славе России. Вера, любовь к Отечеству и приверженность к престолу восторжествует. Мне немного остается жить — не страшусь смерти, желаю только увидеть новую славу любезного Отечества!» Они не раз потом повторялись в разных местах. И еще наставлял он ополченцев, которые привели в зал темни-ковского градоначальника Никифорова и своих недорослей для наущения.

«Дядя мой, отец Федор, известный вам молитвенник Санаксарского монастыря, по рассказам, если надо, какого строптивого и неразумного послушника и посохом мог поучить. Братия же возгласила: «Бить монаха палкой — не дозволено! И тем паче самому иеромонаху. Вы же, — говорили они, — иногда нас за противоречия и из кельи выталкиваете. А еще повелеваете всему братству в обстоятельствах нашествия на обитель разбойников отпор им давать, для чего раздали по кельям колья и рогатины. А каково это монахам? Ведь монаху лучше самому быть биту, чем другого бить!»

Федор Федорович помолчал, как бы давая осмыслить сие противоречивое мнение. И затем изрек то, что отец Федор сказал монахам.

— «Други мои, то рассуждения ваши для одного человека, а не для общества. Что должен монах по пострижении, яко без рук быть, но к деланию руками худых, а не добрых дел — к добрым же делам монах наипаче пострижением приобязуется. А по Христову закону, поелику нет больше себя добродетели, аще кому душу свою положить за други своя, как и я, к наблюдению спасительных порядков в обществе братском… иногда и ударю слегка кого за развращение нрава или из келий кого толкну, страх потерявшего, для спасения его души и чтоб удалить из братства сие развращение ко общему соблазну и греху следуемое. Причем же я ударил его слегка, единственно в знак страха и отведения его от худости. И через эту мою поправность, — сказал им отец Федор, — он будет здоров всегда». — Вот и вы, господа юные, — обратился уже сам адмирал к дворянским недорослям, — своих командиров почитать будете должны, слушать их команды и приказы. Командир, конечно же, не иеромонах, но он тоже печется о спасительном порядке в войске, о том, чтобы научить воина помощи други своя, порядку и воинскому делу доброму. Я на флоте никогда от наказания не отказывался, — затем добавил: — От справедливого наказания, кое от общего беспорядка и соблазна уводило. А вам же, — обратился он к взрослым ополченцам, — другая часть слов святого нашего земляка важна: «По рассуждению вашему, — говорил он монахам, — когда прийдут и совершат нашествие на обитель варвары, перед убийством не останавливающиеся, то им не сопротивляться? Прийдут хоть и пятеро злодеев, а нас восемьдесят человек, да не будем противиться — то пятеро всем нам сделаются разорителями и, следовательно, бедствие учинят и обители, и спасению. Например, в пятистах подводах обоз может по дороге разграблен быть одним злодеем — и какая же от этого будет от сего пустота, и гибель, и грех. Не должны мы, со святым Златоустом говорю, оставаться без действия и ожидать сверхъестественной защиты от Благодати Божией, тогда как можем и сами от напасти естественными защитить себя способами, кои единственной премудростью Божией в благотворении к роду человеческому даруемы».

Адмирал встал, оперся на стул градоначальника и продолжал:

— Вот, ведь можно ждать, что Наполеона настигнет Божия кара, а можно, ожидая ее, самим все силы употребить, чтобы сие стало быстрее, чтобы врагу противостоять, а не малодушничать, ибо сие противно будет Богу! А посему желаю вам идти поскорее навстречу ворогу и не допустить его в глубины России.