Валерий Ганичев - Святой праведный Феодор Ушаков. Изд. 5-е. 2010

— Вот сии подзорные трубы со мной бывали в море Средиземном и Черном, врага видели, друзей примечали, хочу вам на память подарить.

Смущенно, по-мужски закряхтели:

— Что ты, Федор! Пусть дома будут.

— Нет, прошу в знак дружбы. Дальнозоркость, она никогда не лишняя. Ну и по чаю выпьем.

Денщик уже накрыл стол, даже самовар с красными угольями стоял в углу на подставке.

— Я вас, други, вот еще зачем пригласил, завещание написал и прошу его засвидетельствовать. Сорокин даже чашку отодвинул.

— Ну ты, Федор, совсем. Что, нельзя это лет через пятнадцать написать?

Ушаков покачал головой, спокойно не согласился.

— Нет, Саша, я ведь памятую, что час смертный с внезапностью приключается и может оставить после умершего такие хлопоты, что оные к вражде и несогласию приведут.

Достал из ящика стола бумаги и тихо продолжил:

— Я же желаю между родственниками моими любовь и дружбу утвердить, и чтобы никто не смог сказать, что принял я его не в твердой и ослабленной памяти.

Разгладил рукой бумагу и, отодвинув ее, прочитал:

— «Препоручая себя во власть Всемогущего Бога, наследниками оного по прямой линии следующих определяю: детей покойного брата моего коллежского асессора Ивана Федоровича сына Ушакова, родных моих племянников Флота мичмана Николая Иванова сына Ушакова, Морского кадетского корпуса гардемарина Федора Иванова сына Ушакова и племянницу мою девицу Павлу Иванову дочь Ушакову, которых почитаю я вместо детей моих и о благе их стараюсь, как собственный их отец, и они… почитают меня таковым, — в горле у него что-то запершило, и он, переждав, продолжил: — Означенному племяннику моему Флота мичману Николаю Иванову сыну Ушакова отдаю в вечное и потомственное его владение недвижимое мое имение, состоящее за мной Ярославской губернии Романовском уезде в сельцах Бурнакове, в Кузине и в Дымовском, и все принадлежащие к ним состояния в разных местностях, пашенные и непашенные земли и пустоши, с лесы, с покосы и со всеми угодьи, с людьми и со крестьяны, исключая из них находящихся при мне дворовых моих людей… Прокофья Иванова, Кузьму Александрова, Петра Исаева, Василия Ильина…»

Сосредоточенно и немного угрюмо слушали его друзья завещание; ко многим неожиданным и решительным действиям своего адмирала привыкли они, но вот эта его щедрая раздача сел, лесов, угодий хотя и не удивляла, но поражала бескорыстием и безоглядностью.

— «…Сверх того писаного отдаю я обоим моим племянникам Николаю и Федору… в вечное и потомственное владение, состоящее в Ярославской губернии в Рыбинском уезде сельцо Чертищево с деревнями Исанино и Выкупово, в которых дворовых людей и крестьян девяносто три души с женами, с пашеными и непашеными землями, с пустошами, с лесы, сенными покосы и прочими угодьи и строениями, не оставляя за собой… мне следующего ничего, но все без остатка, которое имение… по желанию могут полюбовно разделить между собою по равной части».

— Все, что ли, Федор, отдаешь? — развел руками Карпов. Тот кивнул два раза подряд головой и продолжил:

— «Племяннице моей девице Павле Ивановой дочери Ушаковой отдаю я в вечное и потомственное владение недвижимое мое имение, состоящее Новгородской губернии Череповецкого уезда деревню Филатову Горку с крестьянами… не оставляя я, адмирал Ушаков, из того недвижимого имения ничего, но все… отдам племяннице моей без остатка в вечное и потомственное владение, и сам духовным моим завещанием укрепляю за него…»

Все раздал адмирал, завещая разделить и передать друг другу для управления разные поместья и угодья. Немного оглушенные его щедростью и добротой, поставили свои подписи под завещанием друзья.

— Попрошу еще фон Дезина да Шаховского, пусть руку приложат, — закладывая бумаги в папку, хлопотливо приговаривал Ушаков.

— Куда поедете-то нынче на лето? — обратился Голенкин.

— В Темников, на Тамбовщину, к могиле дяди своего, святого человека.

Федор Федорович с первых своих военных побед на Черном море прикипел к нему, любовался им и, кажется, лучшего места для постоянного жительства, чем черноморский Севастополь, и не ведал. Да и Екатерина почувствовала, что это его место. И, как позднее писал сам Ушаков: «Государыня Великая Императрица Екатерина Вторая, оказав мне высокомонаршее милостивейшее благоволение, лично мне обещать соизволила, сказав, что Она намерена меня обселить и утвердить навсегда в тамошнем краю». Ушаков и приобрел «по северную сторону рейда» пятьсот десятин благодатной земли, омываемой с одной стороны морем, с другой — рекой Бельбек. На возвышенном месте решил он построить господский дом, развести кругом виноградные сады и тут «намерен был провести последние дни… жизни».

Удаленный в начале века от своего моря снова в С.-Петербург, получив в командование Балтийский гребной флот, он все дальше удалялся от своей севастопольской мечты. Злоключения родного флота, загоняемого в немилость, и разрушение угнетали его. Иногда ему казалось, что судьба не сложилась, ибо дело, которому он отдал почти полвека своей жизни, гасло на глазах. «Неужели Россия откажется от своего детища? От флота?» — страдал он. И тогда обращался в молитве к Богородице, просил отогнать уныние, забвение, нерадение и вспоминал все чаще дядю своего Федора, святого человека, которого беды и козни дьявольские не ослабили, а укрепили дух. Федор Федорович все больше утверждался в истине, что для правого дела нет поражения, которое может быть лишь тогда, когда уйдешь от Бога, от Веры. Вот тогда и решил он ехать окончательно к его могиле, к его свету, к его памяти. Он приобретает небольшое сельцо Алексеевку в Темниковском уезде рядом с Санаксарским монастырем.

Из Москвы он выехал рано утром. Ехали неспешно. К середине дня миновали Рязань. Затем, уже к вечеру, проезжали город Шацк. У одного здания, на котором написано было «Таверна», на мачте развевался андреевский флаг, рядом возвышалась куча камней, тут же забит железный штырь, к которому был прикован на длинную цепь якорь. «Кто же здесь прибыл на стоянку?» — весело сказал адмирал и приказал кучеру остановиться, медленно вылез из кареты. К нему уже бежал хозяин. Подбежал, остановился, вдруг упал на колени и зарыдал.

— Что же ты, голубчик, а ну, вставай! — тронул его за голову Ушаков.

— Да нешто мог я в жизни надеяться, что сам великий адмирал пожалует сюда! С небес сюда, наверное.

— С небес рано, — отшутился Ушаков. — Откуда знаешь, что я адмирал?

— Кто вас, батюшка, не знает. А я под вашим началом Керкиру греческую брал, в Мессину ходил. Был и моряком, и боцманом, и каптенармусом. Да, вот отслужил. Приехал сюда, на землю родную, денежек немного скопил и разрешение на открытие кабака получил и дал ему греческое название — таверна.