Валерий Ганичев - Святой праведный Феодор Ушаков. Изд. 5-е. 2010

Три дня Керкира была во власти Ушакова. Открытие памятника, крестный ход, передача благодатной иконы в храм Святого Спиридона, посещение греками десантного корабля «Ямал», презентация книги академика Тарле, переведенной на греческий, встреча предпринимателей России и Греции и грандиозный гала-концерт в Новой крепости, закончившийся впечатляющим фейерверком. И все под знаком великого адмирала и непобедимого воина, защитника земли русской и веры православной, как говорится в молитве. Да, это был великий праздник русско-греческой дружбы, праздник святого праведного Феодора Ушакова.

Праздник для нас получился державным, властным, государственным, ибо на нем присутствовал депутат Думы С. Ю. Глазьев, начальник Департамента МИДа, наш посол, все наши атташе — военные, морские. Это был праздник военно-морской, ибо прибыл туда наш военный корабль «Ямал», был там последний советский командующий Черноморским флотом адмирал Хронопуло и нынешний заместитель командующего Черноморским флотом контр-адмирал А. Ковшарь, была на островах блестящая команда русских морских офицеров. Это был праздник русско-греческой дружбы с участием широких слоев греческого населения, мэра, руководителей туристических фирм, ученых.

Во время приема на «Ямале», как и в XVIII веке при Ушакове, по трапу поднимались на борт негоцианты, моряки, городские служащие, дипломаты. Ветерок был свежим, и русский напиток, который в ведомостях Ушакова обозначался как «белое вино», согревал говорливых и веселых гостей.

Ну и конечно, праздник этот был духовно-православным, благословленным нашей Патриархией, с участием греческого священства. Прошел он под благодатным знаком самого почитаемого на острове святого Спиридона Тримифунтского и входящего во всероссийскую и всеправославную духовную силу святого праведного Феодора Ушакова. Представляю, сколько усилий и нервов надо было потратить, сколько вложить средств и сердца, чтобы все это состоялось. Координатором и организатором, душой и сердцем этого праздника явился журнал «Русский предприниматель», помогали и другие организации. Думаю, что история наша им должна поклониться за то, что они берегут память, скрепляют духовную нить, идущую из глубин веков.

Когда я первый раз в 1987 году был на Керкире, то скорее хотел увидеть крепость, остров Видо, воочию представить штурм. И не очень надеялся найти документы о миссии Ушакова, ибо они наверняка были бы использованы нашими и зарубежными историками. Но ссылок на архив Керкиры я не обнаружил. И все-таки на второй день предрождественского пребывания мы отправились искать документы, — может быть, удастся обнаружить следы тех далеких времен?

На центральной площади города раскинулся дворец бывшего верховного комиссара Англии (это та страна, которая всегда умела пользоваться плодами чужих побед). Ныне дворец приспособлен для культурных нужд города. Проходим по впечатляющей галерее, тут расположились музеи археологии и азиатского искусства. В торце галереи поманила своим проемом дверь: да, то, что нам надо, — «Архив острова Керкира». Заглядываем, представляемся. С тоской ощущаю, что документы от Института истории Академии наук или, на худой конец, от издательства крайне необходимы. Нет, речь не об этом. Спрашивают: какой год, какие месяцы нужны. Об экспедиции Ушакова они знают, попытаются помочь. Нетерпеливое ожидание охватило нас. Многим людям, идущим в поиск, знакомо оно, это нетерпение последних минут, когда ты можешь открыть клад или в очередной раз разочароваться.

Приносят слегка влажные папки. Набираю воздуха, как перед прыжком в воду, и… ныряю в эти пожелтевшие страницы. За четким почерком писарей, изяществом старого наборного текста тайны далекой жизни, коммерческой деятельности, конфликтов. С переводчицей Ольгой Пируновой напряженно вглядываемся в листы: решения Сената, местного суда, торговые записи… — все это, конечно, интересно. Но неужели совсем не осталось документов об экспедиции Ушакова? Одна папка просмотрена, две, три… пять… Еще несколько. Те же документы. И… испускаю отнюдь не академический возглас. Строгий служитель, приподняв очки, потеплел взглядом: «Что, интересно?» — «Не то слово!» Знакомая размашистая подпись: «Вице-адмирал Ушаков». А вот и вторая подпись. А вот собственноручные записки, еще, еще… Открытие.

…На рапорте капитана Ехарина о городской библиотеке Федор Федорович пишет, что «рад смотреть книги», и беспокоится о том, сколько книг недостает. Надо, чтобы «в надлежащее число ладно их было». Берег общественную собственность адмирал, чтил порядок книжного знания. «Стараться ответить и пособирать, от содержателей оных потребовать, куда они девались, нерозданных кому, чтобы непременно все было собрано»(!).

А вот и приказ за его подписью, обращенный к депутатам. Правда, приказ вежливый, фактически с просьбой собрать 350–400 мешков пшеницы для служителей. Известно, что турецкие союзники своих обязательств по снабжению эскадры не выполняли, и Ушаков предпринимал все меры, чтобы моряки не остались без продовольствия. Этот документ и показывал энергичные усилия русского командующего. Рядом был документ о наказании разгулявшегося турецкого моряка. Строг был адмирал к нарушителям. Тут — распоряжение о выборе руководителей для целей правления. Число же этих выборщиков решить самим жителям.

Чувствуется, что Ушаков нащупывает пути к управлению островами. Будем откровенны, Ушакову и самому приходилось учиться демократии. И этот предмет оказался для него вполне постигаемым. На первый взгляд, откуда вроде бы ему, представителю дворянской России, знать о демократических принципах, о выборности, о выборном судебном исполнительстве. Откуда бы ему, представителю военной иерархии, знать о выборной системе, о юридической ответственности членов общества, о демократическом представительстве в высших органах правления. Естественно, в армии, да и не только российской, этого и не могло быть. Но Ушаков был реалистом, был умелым политиком и умелым практиком руководства людьми. Он был осведомлен и о соборности русского человека. И поэтому разобрался в этом, но не только разобрался, а и увидел относительность, а порой и лживость всей этой видимой демократической процедуры.

Из документов явственно видно, как недовольны были нобили этим странным русским адмиралом. Полетели жалобы в Петербург, Константинополь. Нобили взывали к абсолютным монархам, указывая на «адмирала-якобинца». Ушаков, конечно, таким не был, он был просто реалистом-практиком, желающим примирить классы, не допустить общественного взрыва на островах. Он указывал нобилям, припугивая их: «Если вы не отпустите крестьян, вас порежут, я заступаться не буду». Был он, конечно, и идеалист, надеясь, что в Зимнем дворце поймут его. В Петербурге устремления Ушакова поняли не все, да к тому же к середине 1800 года англо-русско-турецкая коалиция распалась, и эскадра была отозвана в Ахтияр (Севастополь). Турки ушли в Константинополь еще раньше. Ушаков покинул Корфу, но оставил тут замечательную память в лице Республики Семи островов. Тогда в 1987 году я написал в очерке о Корфу: «Следует отметить, что на начало XIX века это была единственная свободная территория Греции, единственное место, где утвердилась греческая государственность, где свободно царил греческий язык и обычаи, где православие не теснилось латинством. И поэтому хотелось бы, чтобы на острове, где немало памятников англичанам и венецианцам, встал скромный знак памяти великому адмиралу и защитнику греческого народа. Думаю, могли бы позаботиться и наш морской флот, и общество российско-греческой дружбы, и наши греческие друзья».