Михаил Макеев - Николай Некрасов

Место Писарева занял энергичный Салтыков-Шедрин, который 12 июня 1868 года, будучи в чине статского советника, вышел в отставку с должности председателя Рязанской казенной палаты (подведомственной Министерству финансов, которым руководил его лицейский приятель Михаил Христофорович Рейтерн) и переехал в Петербург, получив, наконец, возможность полностью отдаться литературному труду благодаря выгодным условиям, предложенным ему Некрасовым.

Другим постоянным критиком «Отечественных записок» стал начинавший еще в «Современнике» Александр Михайлович Скабичевский, в это время, по его словам, из «постепеновца» превратившийся в «красного». Не обладая значительным талантом (он болезненно ощущал, как невысоко его оценивали сотрудники «Отечественных записок»), он тем не менее заполнил вакуум, образовавшийся в редакции в ожидании таланта, хотя бы приближающегося к писаревскому или добролюбовскому.

Публицистику взял на себя Елисеев. Много публиковался находившийся в ссылке в Вологодской губернии П. Л. Лавров (его статьи, как и статьи Писарева, печатались анонимно). В феврале 1870 года он эмигрировал, но его статьи еще появлялись в «Отечественных записках».

Обозрение европейской политической жизни было поручено открытому Ипполитом Панаевым французскому публицисту Шарлю Луи Шассену, проживавшему в Париже и посылавшему свои корреспонденции еще в «Современник».

В общем, состав авторов и редакции говорил сам за себя. Несмотря на то что очередная попытка сделать ответственным редактором Некрасова не удалась и на авантитуле по-прежнему значился Краевский, опасения публики насчет направления журнала быстро рассеялись. Не испытывало иллюзий в этом отношении и правительство, которое уже весной 1868 года стало высказывать сомнения, что новая редакция стала благонадежной. Бдительный критик Илья Александрович Арсеньев в 44-м (апрельском) номере газеты «Библиографические заметки» констатировал, что новые «Отечественные записки» — это фактически тот же «Современник».

Видимо, некоторое время ушло на урегулирование споров между Некрасовым и Краевским в отношении содержания журнала. В начале года Краевский несколько раз пытался вмешаться в ведение журнала, приходилось считаться с его требованиями снять или серьезно изменить тот или иной материал. В результате был найден компромисс, и в дальнейшем участие Краевского не приносило журналу существенного вреда. Появились у «Отечественных записок» прикормленные цензоры и близкие к правительству люди, которые в определенные моменты могли оказать поддержку. Журнал стабильно наращивал обороты, обустраивался редакционный быт. При этом знаменитые редакционные обеды «Современника» в «Отечественных записках» не прижились.

Некрасов, хотя и говорил, что отвык от журнальной работы, скорее соскучился по ней и теперь с энтузиазмом занимался привычным делом: переговорами с авторами, улаживанием мелких конфликтов, спорами из-за гонораров, правкой корректур, борьбой с цензурой. Он совсем не жаловался на здоровье, много охотился, по-прежнему выигрывал в карты — и, наверное, был счастлив: он восстановил свою жизнь, вернул то, что было у него отобрано, им снова овладело настоящее любовное чувство, сильно отличавшееся от «делового» романа отношений с Селиной Лефрен.

Его новую избранницу звали Прасковья Николаевна Мейшен (в девичестве Максимова), она была «из простых», родом из Ярославля. К моменту знакомства с Некрасовым ей было около двадцати пяти лет. Она недавно овдовела — ее муж, «губернский механик», инженер-технолог Виктор Иванович Мейшен, скончался 12 марта 1867 года в возрасте сорока четырех лет, не оставив ей в наследство никакого капитала, кроме домика в Ярославле, который еще нужно было юридически оформить. Наиболее вероятная дата их знакомства — август 1868 года, когда поэт ненадолго приезжал в Карабиху и Ярославль. Что их свело, неизвестно; можно лишь предполагать, что супруг Прасковьи Николаевны в качестве специалиста по котлам мог оказывать какие-то услуги Федору Алексеевичу Некрасову при строительстве винокуренного завода в Карабихе. Однако о том, какие чувства испытывал поэт в начале знакомства, свидетельства имеются. Единокровная сестра Некрасова Елизавета вспоминала:

«Николай Алексеевич пробыл некоторое время у нас в Ярославле. Как-то раз он захотел, чтобы я пошла с ним на бульвар на набережную Волги. Я заметила, что он был как-то взволнован, а когда мы увидели Волгу во всей ее красе, то брат воскликнул: «Хороша ты, Волга, да в карман ее не положишь!» Впоследствии я узнала, что брат увлекся одной молодой девушкой…»

Какое-то время Некрасов и Прасковья Николаевна провели в Ярославле, а в сентябре вместе приехали в Петербург, где прожили до начала весны 1869 года. Их связь не была тайной — Некрасов представлял ее приятелям, она выступала в роли «хозяйки дома». Судя по воспоминаниям Елизаветы Алексеевны, новый «предмет» Некрасова был полной противоположностью и Авдотьи Яковлевны, и Селины Лефрен: «Мейшен была очень мало образованна, а еще менее интеллигентна. Я никогда не видела, чтобы она что-нибудь читала и, вообще, интересовалась чем-либо, относящимся к литературе или общественным вопросам. Наружность ее была довольно интересна, особенно — большие черные глаза, но, в общем, при маленьком росте и безвкусных костюмах она не производила никакого впечатления. Прасковья Николаевна проводила время в чаепитии с вареньем, медом, пастилой и т. д. Этими яствами уставлено было целое окно. По воскресеньям она ходила со мной в Исаакиевский собор. Я не замечала, чтобы Николай Алексеевич особенно интересовался ее обществом».

Настоящей духовной близости между поэтом и его возлюбленной быть не могло. Судя по всему, она была простой мещанкой и не стремилась подняться до уровня человека, с которым ее связала судьба. Отношения быстро подошли к концу. Елизавета Алексеевна видела причину в самой Мейшен:

«Отношения их нарушались иногда небольшими неприятностями. Зимой П[расковья] Н[иколаевна] любила кататься на коньках и требовала, чтобы и я участвовала в этих поездках в Юсупов сад. Ездили мы туда на великолепных парных санях под голубою сеткой и обратили внимание одного господина, видно, богатого. П[расковья] Н[иколаевна] познакомилась с ним и постоянно с ним каталась на коньках. Я же, как неопытная в конькобежестве, каталась по льду на кресле с железными полозьями.

Впоследствии я узнала, что Мейшен выдавала себя за богатую ярославскую вдову-помещицу, а меня — за дочь богатых родителей, которые просили ее в Ярославле взять меня под свое покровительство. Она иногда приглашала незнакомца в ложу. Один раз, едва он успел уйти из ложи, ссылаясь на то, что должен спешить на вечер, появился неожиданно брат. Он, видимо, был очень недоволен, хотя не сказал ничего. Кажется, и поездки на каток ему не очень нравились, и они прекратились.