Михаил Макеев - Николай Некрасов

Белинский не только заполнил идейный вакуум, позволил обрести жизненные ценности, но и свел его с людьми своего круга и сделал это намеренно, считая «ученика» ценным приобретением для них всех. Иван Сергеевич Тургенев вспоминал, как Белинский «летом 1843 года… лелеял и всюду рекомендовал и выводил в люди Некрасова». На квартире у Белинского Некрасов познакомился с Тургеневым (и это, думается, второе по значению его знакомство в это время), только что издавшим поэму «Параша» — первое серьезное произведение, понравившееся Белинскому. Несомненно, Белинский же представил его Василию Боткину, Павлу Анненкову, Константину Кавелину, Николаю Тютчеву, Михаилу Языкову и другим петербургским литераторам и просто близким ему людям. Сделалось существенно более близким знакомство Некрасова с Панаевым. Позднее он познакомился с Герценом, Огаревым, историком Тимофеем Николаевичем Грановским, врачом и переводчиком Николаем Христофоровичем Кетчером и другими представителями уже московской части круга Белинского. А. Я. Панаева в воспоминаниях передает (может быть, не очень точно), как примерно Белинский представлял Некрасова своим друзьям и единомышленникам:

«Когда коснулись низменной литературной деятельности Некрасова, то Белинский на это ответил:

— Эх, господа! Вы вот радуетесь, что проголодались, и с аппетитом будете есть вкусный обед, а Некрасов чувствовал боль в желудке от голода, и у него черствого куска хлеба не было, чтобы заглушить эту боль!.. Вы все дилетанты в литературе, а я на себе испытал поденщину. Вот мне давно пора приняться за разбор глупых книжонок, а я отлыниваю, хочется писать что-нибудь дельное, к чему лежит душа, ан нет! надо притуплять свой мозг над пошлостью, тратить свои силы на чепуху. Если бы у меня было что жрать, так я бы не стал изводить свои умственные и физические силы на поденщине».

Друзья Белинского были вынуждены глядеть на Некрасова глазами своего лидера, видя в нем воплощение идеального предпринимателя, практического человека, честного труженика, существенно недотягивающего до их уровня образованности, неспособного говорить с ними о тонкостях гегелевской или прудоновской философии, но «честного», разделяющего их ценности, их веру.

Однако нельзя сказать, что Некрасов был для друзей Белинского совершенным «чужаком». В некотором отношении он был даже ближе Тургеневу и Герцену, чем аскетичному и жившему почти исключительно духовными интересами критику. Как Тургенев или Огарев, Некрасов был «барин» по происхождению и с улучшением материального положения вновь обрел барские вкусы и привычки: любил охоту, изысканную еду, вино, шампанское, женщин. Эти привычки культивировались (хотя, возможно, несколько вульгаризировались) и в театральной и околотеатральной среде, в которой Некрасов провел несколько богемных лет. Такой гедонизм был вовсе не чужд и компании западников. Герцен в «Былом и думах» описал собрания своего университетского кружка не только как пир духа, но и как пиршество в буквальном смысле: «Наш небольшой кружок собирался часто то у того, то у другого, всего чаще у меня. Рядом с болтовней, шуткой, ужином и вином шел самый деятельный, самый быстрый обмен мыслей, новостей и знаний. <���…> Но внимание всех уже оставило их, оно обращено на осетрину; ее объясняет сам Щепкин, изучивший мясо современных рыб больше, чем Агассис [21] Жан Луи Родольф Агассис (1807–1873) — знаменитый швейцарский естествоиспытатель, автор капитального труда о рыбах. — кости допотопных. Боткин взглянул на осетра, прищурил глаза и тихо покачал головой, не из боку в бок, а склоняясь; один К[етчер], равнодушный по принципу к величиям мира сего, закурил трубку и говорит о другом». Эту любовь к «радостям жизни» Некрасов вполне разделял, и на бытовом уровне (одном из наиболее чувствительных для человеческого общежития), во вкусах, привычках различий между ним и друзьями Белинского было немного. Можно предположить, что и любовь к карточной игре, быстро превратившаяся у Некрасова в страсть и своего рода «профессию», не была унаследована им от отца, а развилась под влиянием новых знакомых: Белинский имел привычку играть в преферанс (и Некрасов постоянно стал составлять ему компанию), позднее страстным картежником стал Грановский. Азарт легко воспринимался кругом Белинского как одно из удовольствий, в которых незачем себе отказывать развитому человеку.

Так же как Белинский, молодые писатели, профессора и публицисты не воспринимали Некрасова как настоящего литератора, журнальную деятельность ему только «прощали». Он был для них прежде всего литературный предприниматель, подобный Краевскому, однако выгодно отличающийся от редактора «Отечественных записок» наличием убеждений. Поэтому и наиболее заметные успехи Некрасова, и наибольшая активность его в первый период знакомства с кругом Белинского лежат прежде всего в издательской сфере. Плодотворным оказалось знакомство с книгопродавцем Андреем Ивановичем Ивановым. Вместе с ним Некрасов летом 1843 года издал второй выпуск «Статеек в стихах без картинок», в котором вместе с его собственным стихотворным фельетоном «Говорун» была напечатана «философская» стихотворная сказка В. Р. Зотова «Жизнь и люди». В сентябре 1843 года Некрасов взял в аренду у Краевского «Литературную газету» и стал самостоятельным редактором, что означало существенный шаг вверх в иерархии русской журналистики: из сотрудника или «негласного» редактора он практически превратился в хозяина «серьезного», хотя и не первостепенного издания. В это же время Некрасов издавал книги, заказывая тексты начинающим литераторам (как ему самому давал заказы Поляков). Дмитрий Васильевич Григорович, будущий автор нашумевших повестей «Деревня» и «Антон Горемыка», а тогда только-только начинавший литературную карьеру, вспоминал:

«…Утром, зимою, раздался сильный стук в мою дверь; отворив ее, я увидел Некрасова с толстою книжкой в руках.

— Григорович, — сказал он, спешно входя в комнату, — вчера умер наш знаменитый баснописец Крылов… Я принес вам сочинение Бантыш-Каменского, материалы для биографии Крылова, садитесь и пишите его биографию, но не теряйте минуты… Я уже прежде, чем быть у вас, заехал в литографию и заказал его портрет.

«Дедушка Крылов» — книжка, написанная мною в десять дней, не многим отличалась в литературном отношении от предшествовавших «Первое апреля» и «Полька в Петербурге».

Все эти мелкие, плохие книжонки сбывались Некрасовым книгопродавцу Полякову, издававшему их почти лубочным образом, но умевшему сбывать их с замечательною ловкостью».

Впрочем, и сам Некрасов не чуждался возможности подзаработать в роли литературного поденщика. Например, в октябре 1843 года он за 25 рублей написал по заказу Жана Шульта, содержателя кабинета восковых фигур, стихи для афиши. Возможно, что он не брезговал браться и за другие заказы такого же рода, но они не разысканы.