Михаил Макеев - Николай Некрасов

Некрасов, конечно, уже давно привык к регулярным спорам и неудовольствиям авторов, на что-то обиженных или считавших себя жертвами неправильных расчетов (среди них были и Тургенев, и Толстой, не говоря уже о Белинском), но впервые эти споры приняли столь площадной характер. Успенский так описывал Я. П. Полонскому объяснение с Некрасовым: «Наконец сегодня я его застал… Говорю ему: так и так, подавайте деньги. — «Я, говорит, ничего вам не должен, не приставайте». Я стал горячиться — и что вы думаете! Некрасов взял заряженное ружье и поставил его около себя в уголок». Даже если Успенский и приврал ради литературного эффекта, сцена всё равно имела неслыханно «откровенный» характер. Этот эпизод, однако, не только обусловлен особенностями характера Николая Успенского, но и в чем-то типичен. Начиналась фактически новая эпоха в отношениях издателей и их «наемных рабочих», литературных «пролетариев». Сам Успенский впоследствии постоянно распространял совершенно беспочвенные слухи о недобросовестности Некрасова, опубликовал клеветнические воспоминания. Закат его жизни был ужасен: не способный справиться с обуревавшими его страстями и пороками, Николай Успенский постепенно спивался, опускался, утратил свое неординарное дарование и в конце концов покончил с собой, перерезав горло тупым перочинным ножом.

В 1862 году продолжилась череда потерь сотрудников «Современника» и близких людей. В ночь на 19 февраля скоропостижно скончался Иван Иванович Панаев. Смерть его не многое поменяла ни в личной жизни Некрасова, ни в журнале. Квазисупругам Некрасову и Авдотье Яковлевне он не мешал, живя обособленной личной жизнью, занимая в квартире на Литейном отдельную половину. Унаследованная им слабость к мотовству, легкомысленным тратам не сильно отягощала кассу журнала, хотя Некрасову и приходилось давать подробные инструкции Ипполиту Панаеву, как ограничивать его кузена в тратах. Если он и имел когда-то влияние на «Современник», то давно потерял его — и финансовое (все финансы перешли под полный контроль Некрасова и Ипполита Панаева), и литературное (отказавшись от фельетонов «Нового поэта», Панаев в последние годы вел только несколько легкомысленную «Хронику петербургской жизни», находившуюся в некотором диссонансе с общим серьезным направлением журнала — вероятно, по признаваемой им самим неспособности быть «идейным» журналистом). Тем не менее его место в журнале свято сохранялось, и на него не покушался ни один новый сотрудник. Незадолго до смерти Панаев начал печатать в «Современнике» очень ценные «Литературные воспоминания», фактически пробудившие у российской публики интерес к этому жанру.

Панаев был верным соратником, не отказался от журнала и от отношений с Некрасовым в трудные времена, и смерть его вызвала и у Некрасова, и у Панаевой искренние грусть и сожаление. Уход из жизни «официального супруга» Авдотьи Яковлевны не мог разрешить противоречий между фактически уже бывшими любовниками — о браке речи идти, конечно, не могло.

На похороны Панаева было выделено 744 рубля из кассы журнала. Теплый некролог написал Чернышевский. Единственное затруднение, которое возникло у Некрасова, было связано с тем, что юридически Панаев до смерти оставался ответственным редактором и соиздателем «Современника». Но это удалось быстро исправить: официальная вдова Панаева передала Некрасову унаследованные ею права на издание. Правительство в этот момент не видело препятствий для утверждения Некрасова в должности нового ответственного редактора, и 21 марта 1862 года он стал единоличным редактором и издателем «Современника».

В политическом отношении 1862 год был еще более тревожным, чем предыдущий. Ближайшие сотрудники продолжали подпольную работу, приводившую к всё более явным результатам. Чернышевский в глазах правительства и части общества превратился в несомненного вождя всех заговорщиков, внушая обывателям почти мистический страх. Продолжали одна за другой появляться прокламации разных авторов, но всегда поджигательского содержания, возбуждая слухи и панику. 2 марта в зале собраний доходного дома титулярного советника Руадзе состоялся музыкально-литературный вечер в пользу Литературного фонда, закончившийся скандалом из-за крайне дерзкой речи профессора Платона Васильевича Павлова «Тысячелетие России» (на следующий день Павлов был арестован и сослан в Ветлугу). На этом вечере второй и последний раз в жизни перед публикой выступил Чернышевский — он говорил о Добролюбове. Решился на «выходку» и Некрасов, который прочел не только свое дидактическое стихотворение «Школьник», но и перевод стихотворения австрийца Морица Гартмана «Белое покрывало», сделанный государственным преступником Михайловым. Рискованным было и само содержание стихотворения, начинавшегося словами, легко ассоциировавшимися с участью его переводчика:

Кульминацией событий стали пожары на Апраксином рынке, начавшиеся 24 мая и длившиеся до 2 июня. Совпавшие по времени с появлением одной из самых решительных и дерзких прокламаций под названием «Молодая Россия», они породили у петербургских обывателей уверенность, что являются делом рук поджигателей-революционеров и студентов, приведшую к панике и выплескам агрессии, нападениям толпы на молодых людей в студенческой форме. В воздухе витало ощущение хаоса и крушения всех устоев, хорошо переданное в романе Достоевского «Бесы». Страху и паранойе поддалось и правительство, предпринявшее наступление на тех, кого считало подрывными элементами, то есть прежде всего на общественные организации: был закрыт Шахматный клуб, запрещены воскресные школы. Твердую репутацию подрывного органа имел к тому времени «Современник», за ведущим сотрудником которого Чернышевским давно велось постоянное наблюдение, а в последние месяцы — фактически «охота». Выпуск «Современника», уже до этого получавшего предостережения, был приостановлен на восемь месяцев (что соответствовало недавно принятым нормам, позволявшим правительству принимать такие меры собственным решением). Пятый номер журнала успел выйти, поскольку на него решение, вступившее в силу 15 июня, не распространялось, а шестая книжка «Современника» за 1862 год уже не увидела свет.

В то время, когда на журнал Некрасова обрушились кары, его самого не было в Петербурге. В начале июня он приехал в недавно купленное им у князей Голицыных небольшое имение Карабиха, неподалеку от Ярославля и от Грешнева, где собирался провести всё лето. (В поезде из Петербурга в Москву он встретил Тургенева, с которым произошел вежливый и спокойный разговор — всё давно было кончено.) Замысел купить Карабиху, при том, что он вполне мог проводить любое время в Грешневе и других родовых имениях, возник у Некрасова еще в 1861 году. 16 апреля он исчерпывающе объяснил свое желание в письме отцу, видимо, узнавшему о его планах и предложившему быть у него постоянным гостем: