Петр Люкимсон - Саладин

В ходе этой поездки он вновь проявил себя как правитель, не терпящий никакого произвола и беззакония. Так, выслушав многочисленные жалобы жителей Шхема на деспотизм и притеснения со стороны назначенного им правителем этого города аль-Маштуба, Салах ад-Дин отстранил этого эмира от занимаемой должности. Аль-Мапггубу было велено следовать за султаном с обещанием «окончательно разобраться» с ним по возвращении в Иерусалим. Эмир, надо заметить, до решения своей участи не дожил и 1 ноября, вскоре после возвращения султана в Святой град, неожиданно скончался.

В последующие дни своего пребывания в Иерусалиме Салах ад-Дин провел выборы нового правителя города и, наконец, отдав последние указания, отправился в Дамаск.

4 ноября 1192 года Салах ад-Дин под ликующие крики толпы въехал в город своего детства и юности. Как выяснилось, семья решила приготовить ему приятный сюрприз, и здесь его ждали не только все младшие дети, но и оба старших сына — аз-Захир и аль-Афдал, а чуть позже, окончив осматривать свои владения и проинспектировав крепости на восточном берегу Иордана, сюда прибыл и аль-Адиль.

Уже на следующий день Салах ад-Дин провел публичный прием, который было разрешено посетить всем желающим — от самых знатных горожан до уличного водоноса. До позднего вечера султан, словно забыв обо всех своих хворях и усталости, выслушивал жалобы и разбирал тяжбы, что, естественно, самым восторженным образом было оценено в народе. В этот день у него было и немало приятных минут — помимо просителей перед султаном представали многочисленные местные поэты, читавшие касыды, прославлявшие его справедливость, благочестие, доброту и прочие добродетели, и, разумеется, каждый очередной автор панегирика получал щедрый подарок за свое произведение, на что он, само собой, и рассчитывал при его сочинении.

В воскресенье, 8 ноября, аль-Афдал устроил роскошный пир в честь отца и брата, на который уже, разумеется, простонародью вход был заказан. На пиру присутствовали все окрестные эмиры, знатные горожане, богатые купцы и выдающиеся богословы, вновь и вновь воздававшие почести как самому Салах ад-Дину, так и двум его старшим сыновьям, один из которых должен был стать его преемником. Аз-Захир несколько раз покидал это пиршество, давая понять, что считает его законченным, но каждый раз возвращался, чтобы еще раз поговорить с султаном — как написал тот же Баха ад-Дин, «казалось, его благородное сердце чувствовало приближение смерти отца».

Впрочем, дело было, конечно, не только в «благородном сердце» аз-Захира. С каждым днем Салах ад-Дин чувствовал себя все хуже и хуже. Врачи затруднялись определить, каким именно заболеванием он страдает, так как он жаловался не на боли в какой-то определенной области тела, а именно на все чаще и чаще наваливавшиеся на него приступы усталости и слабости, а также на то, что с каждым днем все острее чувствует, как стареет.

А ведь ему было только 55 лет — возраст для той эпохи хоть и почтенный, но еще совсем не старческий, так что временами Салах ад-Дину казалось, что нужно лишь просто хорошо отдохнуть, и к нему вернутся его прежние сила и энергия.

В первые дни пребывания в Дамаске он наложил на себя тяжелый пост — чтобы восполнить пропущенные во время войны дни поста священного месяца Рамадан. Он также всерьез подумывал о том, чтобы в ближайшее время воплотить в жизнь пришедшее к нему еще в сентябре 1192 года желание совершить хадж — паломничество в Мекку, считающееся пятым столпом ислама. Еще в Иерусалиме он отдал указание начать подготовку всего необходимого для хаджа. Однако когда пришло время отправляться в путь, понял, что просто не в состоянии совершить длительное путешествие, и решил отложить его до следующего года. Но еще одного года у него в запасе уже не было.

18 февраля 1193 года Салах ад-Дин впервые, сославшись на приступ слабости, сказал, что не сможет принять не только дожидавшихся его просителей, как эмиров, так и простолюдинов, но и своего сына аль-Афдала.

На следующий день он сидел в беседке в саду и играл с самыми младшими из своих детей. Узнав, что прибыли послы от франков, султан велел привести их прямо в беседку. Но увидев бритые лица, короткие стрижки и странные одеяния послов, сидевший на коленях Салах ад-Дина маленький Абу Бак испугался и стал плакать. Султан попытался было его успокоить, а когда это не удалось, извинился перед гостями и прервал встречу, так и не выслушав, что же они хотели ему сообщить.

Понятно, что еще несколько месяцев назад такое было бы попросту невозможно. Само это происшествие свидетельствовало, что Салах ад-Дина либо совершенно перестали интересовать государственные дела и он спешил как можно больше времени провести с детьми; либо о том, что какие-то изменения стали происходить и в его психике на фоне мозговых явлений. Впрочем, не исключен и третий вариант: он хотел показать франкам, как мало они теперь для него значат, и говорить с ними ему больше не о чем.

И все же, возможно, вторая версия ближе к истине, так как сразу после ухода франков он сказал Баха ад-Дину: «Хлопотный день (хотя никаких особых хлопот у него не было. — П. Л.). Принесите нам что-то готовое!»

Последняя фраза всегда означала, что Салах ад-Дин хочет есть, и ему принесли рекомендованный врачами отваренный в молоке рис и легкие закуски. Султан, как обычно в последние дни, поел без особого аппетита.

Правда, после еды он оживился и спросил, что слышно о возвращающихся из Мекки паломниках. Баха ад-Дин ответил, что они были бы давно в Дамаске, но дороги из-за дождей развезло, и им тяжело добраться до города. Салах ад-Дин немедленно отдал приказ осушить и замостить дорогу, по которой шли паломники, и добавил, что хочет назавтра утром выехать и встретить новых хаджи. Правда, он не забыл добавить: «Если будет на то воля Аллаха».

Наутро он и в самом деле в сопровождении Баха ад-Дина и других приближенных выехал из города и встретил приближающихся к нему паломников. Узнав, что среди них есть два высокоученых шейха, Салах ад-Дин в знак уважения спешился, чтобы их приветствовать. В этот момент к свите султана подъехал аль-Афдал и, отозвав Баха ад-Дина в сторону, стал расспрашивать его о состоянии здоровья отца и почему тот не хочет с ним видеться.

Затем во главе толпы паломников Салах ад-Дин направился к воротам Дамаска, и тут Баха ад-Дин впервые обратил внимание, что на султане нет его любимого казаганда (кафтана), без которого он никогда не выезжал верхом. Подъехав к повелителю, Баха ад-Дин сказал ему, что он забыл надеть казаганд.

«Он вел себя так, словно очнулся от сна (еще одно доказательство, что у Салах ад-Дина начались какие-то психофизиологические отклонения. — П. Л.), и попросил принести ему это одеяние, но распорядителя его гардероба не нашли, — пишет Баха ад-Дин, рассказывая об этом эпизоде. — Дело показалось мне очень серьезным. Я сказал себе: «Султан просит то, без чего он никогда не обходился, и не может это получить!» Я задумался и решил, что это дурной знак. Затем я обратился к нему и спросил, нет ли другого пути для возвращения в город, где было бы не так много народу. Он ответил, что есть, и свернул в проход между садами, ведущий в стороны ал-Муни. Мы последовали за ним, но на душе у меня было очень тревожно, ибо я сильно опасался за его здоровье (похоже, Баха ад-Дин впервые начал осознавать, что у его повелителя «что-то не в порядке с головой». — П. Л.). Когда мы подъехали к замку, он, как обычно, въехал в него по мосту, но это был последний раз. когда он по нему проехал» (Ч. 2. Гл. 179. С. 414).