Христофор-Людвиг фон Иелин - Записки офицера армии Наполеона фон-Иелина

Благодаря любезности баденского офицера, фон Брёма, сестра которого находилась при русском дворе, — что доставило ему разрешение императора Александра вернуться на родину, — я мог написать несколько строк матери (фон Брём аккуратно передал ей письмо). Наконец наступило 7 апреля 1813 г., и очередь перевозки дошла до нас.

Наиболее поправившиеся из больных, находившихся в госпитале, были доставлены полицейским офицером в Дебречин, где находилось главное управление по делам военнопленных. Мы простились с друзьями и отправились туда, где уже собралось много народа, предназначенного для отправки. Наконец мы были все переписаны; после четырехчасового ожидания появился русский полковник фон Горн, комендант Вильны, и передал нас другому русскому офицеру, поручику Вейгелю, говорившему по-немецки и по-французски.

Многие из нашего транспорта, преимущественно штаб-офицеры, пожелали совершить путешествие быстрее и с большими удобствами. Полковник фои Горн, очень сострадательный человек, разрешил им отправиться только на следующий день в путь, совершенный ими благополучно до Минска; но здесь их соединили с французским транспортом, от чего их положение, конечно, значительно ухудшилось.

Во время войны у крестьян были отобраны почти все лошади, поэтому нам было предоставлено лишь несколько повозок для вещей, а самим нам пришлось идти пешком. К счастью, переход был небольшой. Мы остановились на ночлеге в усадьбе влево от дороги, где разместились в сараях и конюшнях, не имея сначала разрешения заходить в господский дом. Но когда капельмейстер Тейс спросил конвойного офицера, нет ли в усадьбе рояля, чтобы поиграть на нем, после того как он столько месяцев был лишен инструмента, его пригласили в дом, а за ним постепенно перебрались туда и мы все. Там нас даже, хотя скудно, но все же накормили и устроили на ночлег в теплых комнатах. Семья, по-видимому, почтенная, состоявшая из отца, матери и нескольких барышень, собралась в гостиную и вся превратилась в слух, наслаждаясь исполнением на фортепиано Тейса, игравшего великолепно, так что забывались черные, сухие пальцы с длинными грязными ногтями, резко выделявшимися на белых клавишах.

Погода стояла хорошая, и конвойный офицер, сопровождавший нас, а также вся его немногочисленная команда из ополченцев, обходились с нами очень деликатно; только ночлеги были очень плохи в убогих избах, где ничего нельзя было достать и приходилось питаться припасами, захваченными с собой, так как нас предупредили заранее, чтобы мы запаслись на несколько дней мукой, крупой, хлебом, говядиной и т. д., пока не дойдем до другого города, потому что война оставила на всех окрестностях свои опустошительные следы.

11 апреля 1813 г. мы добрались до Сморгони, маленького городка, где едва раздобылись соломой для ночлега в еврейской корчме, и где нам даже не хотели разрешить приготовить себе пищу из привезенных с собой припасов, потому что все будет осквернено (треф), как объявил нам еврей. Но мы не обратили внимания на его слова и сварили себе кушанье.

Здесь мы посетили заведение, где воспитывали медведей, обучая их танцам и т. д., чтобы потом показывать за деньги за границей.

Хотя старых медведей почти не было, мы полюбовались на молодых, ласкавшихся к нам, обнюхивавших и облизывавших нас как собаки: это были забавные, косматые, дружелюбные ребята.

Мне этот городок был интересен еще потому, что звезда Наполеона спасла его здесь от погибели; здесь поджидал Наполеона отряд казаков, в тот самый день, когда он проезжал мимо; но он долго не появлялся, и казаки отлучились на полчаса, чтобы раздобыться кормом для лошадей в ближайшей деревне. В это время приехал Наполеон, и спрятавшийся французский офицер предупредил его об опасности. Наполеон, не меняя лошадей, поехал дальше в Вильно, захватив с собой офицера, а когда вернулись казаки, он уже был так далеко, что гнаться за ним было бы напрасным трудом. Это рассказывал мне мой квартирохозяин еврей; и другие, у кого я спрашивал, подтвердили его слова.

Получаемых ежедневно 15 крейцеров каждому в отдельности не хватало на удовлетворение всех потребностей, поэтому многие офицеры образовали так называемые артели; в такую артель соединились и мы — я, лейтенант фон Бюлов и лейтенант Рейс, взяв одного солдата. Мы останавливались по большей части в одном месте, на общие взносы закупали в городах съестные припасы и каждый день поочередно наблюдали за приготовлением кушанья, возложенным на солдата.

13 апреля 1813 г. мы пришли в Лебедев, 14-го в Леплиц, 15-го в Раково, 18-го в Заслав и 19-го в Минск.

В Ракове мы отдыхали несколько дней, и многие из нас посетили еврейскую школу; был как раз праздник. Школа представляла из себя убогую, довольно высокую, но темную лачугу, где стоял очень тяжелый воздух, при невыносимой жаре. Иначе не могло и быть, потому что евреи так кричали, так размахивали руками и ногами, раскачиваясь всем телом, что обливались потом и каждый заменял собой печку. Мы, посторонние зрители, не могли удержаться от смеха при виде такого странного служения Богу.

Все польские евреи говорили на плохом немецком языке, так что, внимательно прислушиваясь, их нетрудно было понять; почти на всех еще сохранилась печать восточного происхождения, черты лица были правильные, с орлиными носами, у всех почти без исключения черные волосы, коротко обстриженные на голове, только на висках висят два длинных локона, а на груди расстилается длинная борода, которой они очень дорожат. Одежда состоит из черного, доходящего до башмаков лапсердака, поддерживаемого на бедрах поясом. На голове они носят кожаную так называемую ермолку; на нее надевают шляпу с низкой тульей и широкими полями или черную бархатную шапку, опушенную мехом. Женщины закрывают волосы, как все еврейки, и в противоположность мужчинам одеваются в самые яркие цвета, по большей части в желтый и красный; на шее носят ожерелье из бус или настоящего жемчуга и показывают свой достаток, навешивая себе на грудь множество золотых монет; на ногах носят желтые или красные туфли.

Часто евреи вступают в брак еще детьми: так, я видел мужей четырнадцати, а жен двенадцати лет, проживавших, однако, еще несколько лет у родителей одной из сторон или временно у обеих сторон, пока для них не явится, наконец, возможности начать самостоятельное дело, и всегда служа своей любовью и дружбой утешением родителей.

Подобно полякам, евреи страдают от громадного количества паразитов; может быть, поляки заразились от евреев этой египетской казнью, принесенной ими, вероятно, из Египта.

Отношение польских евреев, как вообще всех их соплеменников к гоям (ко всем принадлежащим к другой религии) презрительное; поведение, когда они могут что-нибудь сбарышничать или нажить, — по-собачьи раболепное. Они почти все трусливы; вероятно, в них еще не изгладилось воспоминание о разрушении Иерусалима. Они обладают большим лукавством и никогда не упускают из виду собственной выгоды. Все занимаются ремеслами и торговлей, и если не держаться настороже, то можно быть уверенным, что они постараются обмануть вас.