Ирина Стрелкова - Валиханов

Караван в ожидании билета от китайских властей стоял невдалеке от пикета Ислык.

Отсюда караван двинулся не тем путем, которым пришел в Кашгар, а новым — по течению реки Тонн. Чокану пришлось тайно отлучиться, чтобы на южном склоне Теректы выкопать свой дневник, зарытый 26 сентября.

Три дня караван поднимался по ущелью реки Тонн. Наверху путников встретил холодный, пронизывающий ветер. Возможно, что именно тогда Чокан простудился. Он нигде в своих записках не говорит о болезни, но возвращался он больным, часть дневника написана чужой рукой, под его диктовку.

18 марта караван вышел в долину озера Чадыркуль. С трудом преодолевая глубокий снег, добрались до озера, перешли по льду на другую сторону. Здесь начинался проход Ташрабат, довольно опасный, потому что на спуске караванная тропа лепится по краю высокой скалы. Но морозы сослужили путникам добрую службу. Река замерзла, и удалось пройти дном ущелья.

На выходе из ущелья Чокан увидел длинное здание, сложенное из сланцевых плит, — Ташрабат. По нему и получил свое название проход. Ташрабат вызвал у Чокана чувство горечи, какое вызывает гибель прекрасных творений. Он переступил порог, залитый кровью жертвенных баранов, и вошел внутрь. Длинный коридор заканчивался залом с круглым куполом. На оштукатуренных степах кое-где уцелели фрески. Из коридора множество низких дверей вело в узкие комнаты длиной аршина в два. Сопровождавший Чокана киргиз сказал, что Ташрабат заколдован. Еще никому не удалось сосчитать, сколько здесь комнат. В одну сторону пройдешь — 39. В другую — 40.

«Суеверному человеку кажется сверхъестественным все, что требует большого труда и искусства», — размышлял Чокан, вычерчивая план Ташрабата.

Здание оказалось в 12 сажен длины и около 4 ширины. На эскизе Чокана 40 комнат. Когда-то они служили складами для товаров. Рабаты строились в Азии на больших дорогах для приюта путешественников. Это мог быть караван-сарай, училище, фонтан в оазисе, колодец в сухой степи, мост… Все, что построено, — рабат, свидетельство уважения к дорогам, соединяющим меж собой города, народы, государства. Чокан узнал от своих спутников, что киргизы приписывают сооружение Ташрабата Абдулле-хану, правившему Бухарой во второй половине XVI века. Вполне правдоподобно. Восточные историки отмечали, что Абдулла-хан любил возводить рабаты на дорогах, соединявших подвластные ему Бухару, Бадахшан, Фергану и Ташкент. При Абдулле-хане велась оживленная торговля с Индией, с Ближним Востоком, с Россией. Процветали народные ремесла, искусство, литература. В сегодняшнем Кашгаре не умеют строить такие прекрасные здания, какие были воздвигнуты при Абдулле-хане в Бухаре и Самарканде.

Двое сипаев, присланных для наблюдения за караваном из кокандской крепости Куртки, не сводили глаз с купца в черной казинетовой шубе, в черных сафьяновых ичигах с калошами. Что он там ищет, в заколдованном месте? Сколько ни считай, мурза, все равно не сосчитаешь комнат!

А Чокан, глядя на развалины Ташрабата, вспоминал, как однажды в Семиречье, в пустынном Чингельды, нашел глиняную трубу. Там существовал когда-то водопровод, жил большой город… Чокан перебирал в памяти утраты, понесенные Средней Азией. Уничтожена обсерватория в Самарканде. Разорены библиотеки Хивы, Бухары, Ташкента, Ферганы. Нет у народов своих поэтов, летописцев, астрономов…

Он написал впоследствии в «Очерках Джунгарии»:

«Средняя Азия в настоящем своем общественном устройстве представляет явление крайне печальное, какой-то патологический кризис развития. Вся страна, нисколько не преувеличивая, есть не более не менее, как одна громадная пустыня с заброшенными водопроводами, каналами и колодцами, усеянная развалинами; пустыня, занесенная песком, заросшая уродливыми кустами колючего саксаула и обитаемая только стадами диких ослов и пугливых сайгаков. Среди этой сахары разбросаны по берегам рек небольшие оазисы, осененные тополевыми, тутовыми деревьями и вязами, там и сям попадаются рисовые поля, дурно возделанные, плантации травянистого хлопчатника, который снимают недозрелым, виноградники и фруктовые сады, предоставленные ленивым человеком исключительно попечению аллаха. На этих оазисах, на развалинах многовратных городов стоят жалкие мазанки, и в них живет дикое, невежественное племя, развращенное исламом и забитое до идиотизма религиозным и монархическим деспотизмом туземных владельцев, с одной стороны, и полицейской властью китайцев — с другой».

Караван намеревался направиться из Ташрабата вниз по реке Атбаш. Там, по рассказам киргизов, находились развалины большого города. Но два сипая из Куртки объяснили, что идти долиной Атбаша нельзя. Сипаи боялись нападения киргизов племени черик. Черики отказались подчиняться коменданту Куртки Мамразыку-датхе и поехали в Коканд просить, чтобы их сделали независимыми от Мамразыка-датхи и чтобы построили на Атбаше укрепление, которому они будут подчиняться.

Сипаи провели караван в долину реки Нарын кружной и неудобной дорогой. На высоком правом берегу Нарына Чокан увидел несколько мазанок и скопище юрт, окруженных дувалами. Позади аршина на два возвышалась глинобитная стена. Куртка имела лишь видимость укрепления, здесь у купцов осматривали вьюки и брали зякет.

В кибитке коменданта на небольшом возвышении из глины сидел белобородый Мамразык-датха в старом бумажном халате, в красных сапогах. У него был вид победителя. Строптивые черики возвратились из Коканда ни с чем, а ему хан прислал милостивое письмо и парчовый халат.

Для сбора зякета комендант направил в караван своего сына. В Куртке предполагали, что караван везет много товаров, и рассчитывали взять большой зякет. Списку, предъявленному Мусабаем, не поверили, приказали развязать вьюки и убедились, что караванбаши их не обманывает. Мусабай заплатил зякет — две большие и две малые ямбы и записал в памятную книжку, сколько чего дано Мамразыку-датхе: «добровольно в подарок». Комендант Куртки получил не так уж много, всего на 31 рубль. Мусабай благодаря присутствию Тохтара не очень-то боялся Мамразыка-датху.

В Куртке Чокан распрощался с провожатым и отправил с ним благодарственное письмо Нормухаммеду-датхе. Начинался самый опасный участок пути — от Куртки до русских владений. Мамразык-датха дал в сопровождающие бугинца Наймана.

— Воля аллаха да будет, — произнес Мусабай, усаживаясь в седло. — Мы от бога и возвратимся к богу.

Чокан позавидовал фаталистическому спокойствию караванбанш. Сам он чувствовал себя больным и разбитым, физические и нравственные силы были на исходе.

Караван шел долиной Нарына мимо аулов и пашен. Киргизы-земледельцы из рода саяков пахали землю среднеазиатскими сохами с деревянными сошниками. По полям разъезжал и делил участки какой-то родоначальник. Чокану сказали, что это датха Осман. Хотели пройти мимо, но родоначальник саяков послал вдогонку каравану своего раба с приглашением заехать в гости. Это означало, что Осман зарежет двух тощих баранов на ужин, а путники щедро одарят хозяина за гостеприимство. Кокандцы запретили киргизам брать с караванов зякет, по с таким замаскированным побором вынуждены были мириться.