Ирина Стрелкова - Валиханов

Мусабай от приглашения отказался. Оскорбленный Осман приказал своим подданным привести гостей силой. Пьяные вдрызг всадники бранью и угрозами повернули караван в аул. Мусабай записал в памятную книжку, что Осману «дано через вымогательство» товару на 25 рублей.

Следующий гостеприимный хозяин, тридцатилетний бутинец Тобулды, потребовал самую малость. Он слыл храбрым батыром и намеревался взять в свои руки власть над всеми бугу. Тобулды дотошно расспрашивал Мусабая и Чокана об условиях русского подданства и говорил, что уже собирался однажды ехать в Верное, просить защиты от кокандцев.

На другой день Найман привел их в свой аил и продержал дорогих гостей три дня, превзойдя в требованиях обоих предыдущих родоначальников. Мусабай записал в книжку, что Найману «дано через вымогательство» сукно, парча, мех, даже верблюдица с верблюжонком, всего на 120 рублей.

Содрав с купцов дары, Найман как ни в чем не бывало отправился с караваном в качестве защитника.

Но, как только начались владения сарыбагышей, он струсил и объявил, что на этом его обязанности по охране заканчиваются.

Сарыбагыши встретили караван у выхода из Зауки. Они откуда-то прознали, что в семипалатинском караване возвращается из Кашгара поручик Валиханов.

Караван окружили и погнали под конвоем в аил родоначальника сарыбагышей Турегельды. Мусабай клялся, что человека по имени Валиханов в караване нет, и показывал бумаги. Турегельды кивнул одному из своих. Тот вышел вперед, указал на Чокана.

— Он Валиханов. Я его видел в русской крепости, в Алматы.

Турегельды держался нагло.

— Эй, снимай халат, давай нам.

Чокан, не говоря ни слова, снял халат, отдал Турегельды.

— Ты русский шпион, я тебя отвезу в Коканд, — издевался Турегельды. — Тебе отрубят голову, а мне дадут звание датхи.

Мусабай пытался склонить его к переговорам о выкупе.

— Какой выкуп? — нагло ухмылялся Турегельды. — Караван целиком будет мой… В Коканде разгадали ваш обман. В погоню за русским шпионом выслан отряд, он скоро будет здесь…

Спутник Чокана, деливший с ним палатку Мухаммед-разык впоследствии рассказывал [94] Воспоминания двух спутников Валиханова, Мухаммедразьтка и казаха Жулая Матаева, приведены в книге «Тарихи-Хамсэ-и-Шарки», написанной Курбанали Халидовым, уроженцем Аягуза, жившим затем в Чугучаке, Кульдже и других торговых городах Восточного Туркестана. Как мы должны быть благодарны человеку, понимавшему, что такое надо записывать. , что кашгарский аксакал Нормухаммед-датха действительно получил предписание хана изловить и убить человека, выдававшего себя за купца, но медлил. Кокандские сипаи гнались за караваном, но не догнали [95] Впоследствии появился и другой слух. Будто бы Пормухаммеда-датху, давшего уйти русскому офицеру, казнили. .

Караван провел в плену у Турегельды несколько дней. Неизвестно, кто смог за это время отыскать стоянку казачьего отряда и сообщить, что семипалатинский караван задержан сарыбагышами. Но кто-то сообщил… Не зря Чокан прожил в горах зиму 1857/58 года. И не зря туда ездил с подарками многоопытный Файзулла Ногаев.

Весть о приближении русского отряда сделала Турегельды сговорчивее. Он уже ничего не требовал в придачу к тем товарам, которые получил от Мусабая «через вымогательство» на сумму 356 рублей, самую большую в памятной книжке караванбаши, причем в списке стоят 20 халатов — не снятых ли прямо с плеч?

Турегельды настолько перепугался, что на прощание подарил по лошади Чокану и Мусабаю.

12 апреля они увидели, что в окрестностях Верного только-только начинает расцветать урюк. Выехавший навстречу каравану майор с простоватым солдатским лицом сказал усталому и больному человеку в халате и арак-чипе:

— С благополучным возвращением, Чокан Чингисович! А мы уж все глаза проглядели.

Это был новый начальник Алатавского округа и казахов Большой орды Герасим Алексеевич Колпаковский, переведенный в Верное из Березова, умный и честный человек, начавший службу с низших чинов.

«Книга для записи прошедших караванов, частных лиц и других через укрепление Верное» свидетельствует, что поручик Валиханов, несмотря на болезнь, оставался там всего 13 дней и поспешил в Семипалатинск, один, на телеге, намного опередив медленно передвигавшийся караван.

В Семипалатинске, в домишке на Крепостной улице, — беспорядок и суматоха сборов. Во дворе стоит купленный для дальнего путешествия тарантас. Достоевскому разрешили наконец-то выйти в отставку. Правда, в Петербурге ему жить не дозволили, он поселится в Твери.

Мария Дмитриевна откладывает вещи, которые невозможно взять с собой в дорогу. Кресло и стол, а также столовый сервиз Достоевские оставляют ротному командиру Артемию Ивановичу Гейбовичу. Ему же мундир Федора Михайловича, эполеты и саблю. Достоевский разбирает свою археологическую коллекцию — часть древностей он оставит тому же Артемию Ивановичу [96] Гейбович, вскоре переведенный в Аягуз, свято сберегал вещи, подаренные ему Достоевским, и показывал путешественникам, проезжавшим через Аягуз (переименованный в 1860 году в Сергиополь), свой домашний — первый в России — музей Достоевского. .

Чокан появился здесь в первых числах мая.

В Семипалатинске он пробыл довольно долго, дождался каравана, произвел расчеты с Букашем, получил от Мусабая листы, исписанные мелкой арабской вязью, — маршрут от урочища Карамула до Кашгара и обратно, составленный собственноручно Мусабаем Тохтабай-оглы Касымовым. Вместе с Букашем и караванбаши Чокан обсудил, кого из спутников представить к наградам за участие в трудах и опасностях. В список вошли лица, бывшие при караване в качестве хозяев, а также рабочие, раненные при стычках с разбойниками. Сюда же Чокан вписал мапапа Чоп-Карача, пометив на полях чип, затем касимовского татарина Гирея Давлет Гильдеева, того самого, который прятал Чокана на Аксу, — ему медаль, а также Джексенбе, казаха из рода албан, заслуги которого не объяснены, — ему тоже медаль (не он ли успел вызвать казаков, когда караван попал в руки мапапа Турегельды?).

Почему-то поручик Валиханов не торопился в Омск докладывать Гасфорту об успешном исполнении возложенного на него поручения.

В один из майских дней Достоевский и Валиханов сфотографировались вдвоем. На карточке Достоевский в мундире, пока еще не отданном Гейбовичу, потому что не готово штатское платье. Валиханов в плаще, наверное, его знобило, он нездоров. Волосы, которые он брил наголо в бытность Алимбаем, еще не успели отрасти. И виден на карточке — да что там: выставлен напоказ! — кинжалик из восточной коллекции Достоевского, подаренный на память, хотя есть примета, что острое дарить — к ссоре. У Чокана на фотографии погасшие глаза, набрякшие веки, замкнутое лицо, заострившиеся скулы, свисшие вниз усы. Он еще не отошел от пережитого, не сбросил маску Алимбая, у него что-то запеклось внутри — навсегда. В свои 23 года недавний денди выглядит ровесником прошедшего каторгу и солдатчину Достоевского.