Леонид Млечин - Примаков

Громыко был бесконечно терпелив. Он старался измотать противника, торгуясь с ним по каждому поводу. Переговоры превращались в испытания на выносливость. Громыко полагался на нетерпеливость своего оппонента, а сам уступал лишь тогда, когда разочарованный партнер уже собирался встать, чтобы прервать переговоры. Не раньше.

Он умело выторговывал серьезные уступки в обмен на незначительные. Он пользовался нетерпением своих партнеров и вытягивал из них согласие. Он никуда не торопился. Он как бы исходил из того, что всегда будет министром.

Громыко полагал, что благодаря этому он кажется менее заинтересованным в достижении соглашения, чем американцы, и эта обескураживающая демонстрация отсутствия гибкости с его стороны вынудит американцев на новые уступки. Громыко изображал твердокаменность особенно убедительно. Только уверившись, что лимон выжат до конца, Громыко переходил к следующему вопросу. Он накапливал второстепенные выигрыши, пока они не суммировались в крупный успех.

Киссинджер заметил, что Громыко для начала всегда занимал твердокаменную позицию. Это основное правило покера — не раскрывай своих карт, пока не узнаешь карт противника. Независимо от того, какие предложения Громыко был уполномочен обсудить, он всегда на первой встрече повторял старые позиции и старые возражения. На следующей стадии Громыко сварливо перечислял все те необоснованные требования, которые американцы выдвигали прежде. Затем он пускался в разглагольствования о терпеливости и великодушии его собственного правительства. Это была увертюра. Громыко был по этой части подлинным виртуозом.

По словам Киссинджера, переговоры с советскими дипломатами превращались в испытания на выносливость. Нельзя было ждать уступок до тех пор, пока советский партнер не убеждался сам и не убеждал своих московских начальников в том, что другая сторона исчерпала свою гибкость.

Громыко часами мог выбивать из собеседника самые крохотные уступки. Ему почти всегда удавалось сделать так, чтобы за ним было последнее слово, вспоминал Виктор Сухо-древ. Правда, Киссинджер ему не уступал, он тоже хотел, чтобы его слова завершали встречу, поэтому их беседа никак не могла закончиться.

Громыко, завершая беседу, коварно говорил:

— Ну что же, я могу, вернувшись в Москву, доложить советскому руководству и лично Леониду Ильичу, что американская сторона считает…

И тут он начинал излагать американскую позицию, чуть-чуть приближая ее к своей, слегка играя словами. Неопытные собеседники не знали, что делать: Громыко вроде бы всего лишь повторял их слова, а в реальности слегка сдвигал их позицию. В следующий раз он продолжал давить дальше, отталкиваясь от уже достигнутого.

Как писала одна британская газета, его манера вести переговоры напоминала бормашину: она была проникающей, непрерывной и болезненной. Однако со временем эта тактика стала оборачиваться против самого Громыко. Иностранные дипломаты сообразили, что если проявить достаточную выдержку, то можно заставить самого Громыко идти на уступки. Они играли с ним в его же игру.

Если переговоры слишком затягивались, Громыко торопился поскорее подписать соглашение. Его охватывало опасение, что в последний момент партнер сыграет с ним злую шутку и откажется от уже достигнутого и тогда ему придется отвечать за провал переговоров перед политбюро.

Инициативы Громыко никогда не проявлял и учил сотрудников:

— Выполняйте инструкцию. Нет инструкции? Тогда сидите и ждите, когда она появится.

Громыко пунктуально выполнял инструкции, которые фактически сам себе составлял — члены политбюро просто утверждали написанную министром записку. Но даже инструкция всегда предусматривала возможность уступки, компромисса, чтобы получить уступку взамен. А Громыко патологически не любил переходить на запасную позицию. Хотя, не выходя за рамки инструкции, он мог согласиться на некие уступки. Так всегда делается. Многолетний посол в Вашингтоне Анатолий Федорович Добрынин рассказывал, как он предлагал Громыко:

— Андрей Андреевич, используйте запасную позицию, я чувствую, что Киссинджер на нее согласится.

— Чувствовать мало, вы можете мне гарантировать, что он согласится?

Громыко без нужды затягивал дело и упускал возможность заключить соглашение на выгодных условиях, терял удобный момент. Тем временем в Вашингтоне появлялся новый президент, и приходилось подписывать соглашение на куда менее выгодных условиях.

Иногда министр напускал на себя суровость и бескомпромиссность, боясь, что товарищи по политбюро обвинят его в слабости по отношению к классовым врагам. Иногда он зарывался, обещал Брежневу, что добьется большего, чем мог. Тогда переговоры едва не срывались, и уже самому Громыко приходилось чем-то серьезно жертвовать. «Загнанный (часто самим собой) в угол, — пишет бывший посол в ФРГ Валентин Фалин, — он не считал зазорным жертвовать капитальными ценностями».

Министру не хватало гибкости. Торговаться — это правильно, но надо знать меру. Погнавшись за мелочами, можно упустить главное. Громыко патологически не любил уступать, затягивал переговоры в надежде что-то еще выбить у американцев и иногда терял всё.

Советские дипломаты не привыкли задавать вопросы: зачем и почему? Они исполняли инструкции. Эдуард Шеварднадзе первым стал спрашивать: а в чем именно состоит реальный интерес нашей страны? Каковы наши цели и какую цену мы готовы заплатить за их достижение? Бесплатно ведь ничего не получается. Вопрос: что важно для России? — был для него главным.

Ссориться и упрямиться в дипломатии проще всего. Значительно труднее договариваться.

Переговорный стиль Примакова отличался тщательным подбором аргументов и ясностью изложения. Примаков не спорил только ради спора. Он, напротив, стремился к тому, чтобы убедить партнеров и добиться согласия. Сама практика современной дипломатии настраивает на поиск компромисса. Конечно, Россия, как постоянный член Совета Безопасности, может блокировать любое решение, наложив вето на резолюцию, которая ей не нравится.

Но хорошо помню наш разговор с Сергеем Лавровым, когда он еще был представителем в ООН. Он сказал, что воспользовался правом вето всего несколько раз. Объяснял:

— Да, мы можем раз наложить вето, второй раз наложить вето. И что будет? Это приведет к тому, что другие страны махнут рукой на ООН и начнут действовать в обход нас. И что толку потом возмущаться? Нужно достигать компромисса.

Иногда наши дипломаты жалуются: мы такие вежливые, воспитанные, интеллигентные, а приходится иметь дело с жесткими американскими дипломатами. Трудно…

— Не стоит противопоставлять жесткость и интеллигентность, — говорил мне Сергей Лавров. — Можно мягко стелить, да жестко будет спать. Дипломатия должна быть дипломатичной. Жесткой позиция должна быть по сути, а не по форме.