Леонид Млечин - Примаков

Он учился в аспирантуре. Ему предлагали и корреспондентом в Каир поехать, и в науку идти. Но этому не суждено было случиться. Саша Примаков ушел из жизни совсем молодым человеком, внезапно, на руках у друзей.

— Это один из самых черных дней моей жизни, — говорил Валентин Зорин. — Трое аспирантов пошли дежурить в праздничный день — это было первого мая 1981 года. Прекрасный весенний день. Вдруг Саша схватил товарищей за руки и сказал: «Я умираю». И умер мгновенно. Сердце не выдержало, как потом у матери, Лауры… Видимо, что-то такое по наследству от матери передалось. Саше Примакову было всего двадцать семь лет.

— Первым о смерти Саши узнал Виталий Журкин, будущий академик и директор Института Европы, — вспоминал Леон Оников. — Он позвонил мне, и мы вместе повезли Сашину жену в больницу, зная, что он уже умер, и по дороге из последних сил старались не сказать ей об этом раньше времени. У Саши Примакова было больное сердце, но умер он так неожиданно, что никто к этому готов не был и не думал, что это может произойти.

— Сердечная болезнь у Саши проявилась внезапно? — спросил я у Оникова.

— Наш общий друг академик Бураковский мне сказал однажды: Саша умрет неожиданно. Так и получилось.

Когда это случилось, Примаков был в самолете, возвращался из командировки на Кубу. Друзья встретили его на аэродроме. Не сказали ему, и он ничего не понял. Узнал о смерти Саши только на квартире Владимира Ивановича Новицкого, к которому заехал как бы по дороге.

— Он мальчика очень любил, — говорил Томас Колесниченко. — Это была жуткая трагедия. Для него это оставалось трагедией до конца жизни. А в то время и говорить нечего: невыносимое горе. До сих пор мы ходим на Сашину могилу, не забываем. Его друзья, взрослые теперь люди, тоже помнят Сашу Примакова и ходят к нему…

Рассказывает Алексей Малашенко, доктор исторических наук, сотрудник Института востоковедения:

— Я помню, что как раз после смерти его сына был назначен ученый совет у нас в институте. Все собрались, и стояла мертвая тишина. Сидели почтенные ученые и не знали, как им выразить свое сочувствие. А Примаков держался замечательно, ни жестом, ни словом не показал, каково ему сейчас.

Томас Колесниченко:

— Он продолжал работать. Да, вот в этом его воля. Он уходил в работу, он спасал себя работой.

От Александра Примакова остался сын — Женя, названный в честь дедушки. Евгений Максимович позаботился о его воспитании. Евгений Примаков-младший стал журналистом-международником, пошел на телевидение, по семейной традиции работал на Ближнем Востоке. Уже после смерти Евгения Максимовича рассказал, что дедушка иногда, забывая, называл его Сашей — как сына. Примаков так и не привык к мысли, что его мальчика больше нет…

Смерть сына была первой из двух трагедий, которые обрушились на Примакова.

Все, кто знал Лауру Васильевну Примакову-Харадзе, сохранили о ней наилучшие воспоминания. Очаровательная женщина, великолепная мать и умелая хозяйка. Она изумительно готовила, была гостеприимна, доброжелательна. Чудесно играла на фортепьяно. И всё у нее получалось легко, просто. Всегда полон дом гостей. Они жили весело и интересно.

Томас Колесниченко:

— Как сейчас помню наши встречи… Расположились на кухне. На столе тарелка с грузинским сыром, ему из Тбилиси присылали. Вокруг стола сидят человек двадцать и что-то горячо обсуждают. Лаура Примакова была одаренной и талантливой женщиной, общительной, у нее было множество подруг.

Подруг жены Евгений Максимович не только терпел, но и любил по-своему. И не забыл никого! В день рождения Лауры он приглашал к себе всех ее подруг. Точно так же, приезжая в Тбилиси, обязательно ездил на кладбище, где похоронены его мать и теща, и собирал старых друзей, которых всё меньше…

Одним из самых близких друзей Примакова был Владимир Иванович Бураковский, крупнейший кардиохирург, директор Института сердечно-сосудистой хирургии, академик медицины, лауреат Ленинской и Государственной премий, последний Герой Социалистического Труда, получивший звезду из рук Брежнева.

Бураковский тоже вырос в Тбилиси, но он был старше Примакова на семь лет — в детстве и юности это имеет значение. Потом эта разница перестала быть заметной. Они подружились уже в начале 1970-х, когда Примаков вернулся с Ближнего Востока.

Лилиана Бураковская, вдова Владимира Ивановича, вспоминает:

— Мы приехали к Примаковым в маленькую квартиру на улице Ферсмана. Я знала, что, как в каждой нормальной семье, у них были проблемы, трудности, в том числе материальные. Но жили интересно. Ничего у них не увидела роскошного, да они и не привыкли к роскошной жизни. Ни Примаков, ни Бураковский не создавали себе сокровищ на земле. Они знали Библию, они знали жизнь. Они понимали: когда мы уходим, мы с собой ничего не берем, кроме доброго имени.

— Но можно кое-что детям, внукам оставить. И это многими руководит.

— Да, можно обеспечить потомство в седьмом колене. Но они это не делали. Не потому, что не любили своих детей. Они считали, что того, что есть, достаточно. А остальное пусть сами зарабатывают.

Евгения Максимовича ценили как блестящего рассказчика. Он умел рассказывать анекдоты, любил пошутить. Когда собиралась вся компания, это был фейерверк остроумия.

— Каким я впервые увидела Евгения Максимовича, таким он и остался, — вспоминала Лилиана Бураковская. — Всегда с улыбкой, доброжелательный. И Лаура была такая же. Не полюбить эту семью и не сблизиться с ней было невозможно. Они никогда не относились к себе слишком серьезно, у них не было никакого чванства. Всегда были самокритичны, подшучивали друг над другом. Евгения Максимовича никто бы не назвал тщеславным и напыщенным.

Но Лаура искренне гордилась своим мужем:

— Я же говорила, что мой Женя — номер один!

Она всегда понимала, что Евгений Максимович в чем-то выше других.

Лилиана Бураковская:

— Жена ведь тоже влияет на мужа. Мы незаметно сблизились. Лаура стала моей подругой. Она была необыкновенная, обаятельная, притягивала людей. Разносторонне образованная, всем живо интересовалась, ходила на концерты, на выставки. Она сама играла великолепно, напевала.

На ее день рождения — 8 февраля — собиралось много подруг, наверное, тридцать. Потом Примаковы с улицы Ферсмана переехали на Ленинский проспект, у них уже была хорошая квартира, но и она всех не могла вместить. Подруги ее обожали. Лаура была такая жизнерадостная — друзья и предположить не могли, что она неизлечимо больна. Однажды вечером Владимир Иванович Бураковский грустно сказал жене:

— Лауре было сегодня плохо. У нее что-то серьезное.

Когда у нее случился первый приступ, Бураковский первым к ней прибежал, потому что Примаковы жили рядом с его институтом на Ленинском проспекте. Приступ купировали, а ее заставили обследоваться. Лаура тоже не очень серьезно относилась к своему здоровью. Но ей пришлось лечиться. Сначала Бураковский положил ее к себе в институт, затем она легла в Центральную клиническую больницу Четвертого главного управления при Министерстве здравоохранения СССР.