Леонид Млечин - Примаков

Врачи поставили тяжелый диагноз — миокардит. Миокард — это сердечная мышца. Миокардит — воспаление мышцы, она слабеет и перестает работать. Это неизлечимое заболевание. Юный Саша Примаков умер от миокардита.

В таких случаях показана пересадка сердца. Владимир Бураковский хотел начать операции по пересадке сердца, но тогдашний министр здравоохранения Борис Васильевич Петровский, сам хирург-кардиолог, ему это запретил. А лекарства при миокардите не помогали, восстановить работоспособность миокарда не удавалось.

Наступил момент, когда врачи сказали, что жить Лауре Примаковой осталось всего лет пять. Они, конечно, сообщили это не ей, а мужу. С этим страшным известием Евгений Максимович пришел к Бураковским. Он выглядел подавленным. Он мог говорить только с Бураковскими. Не только потому, что Владимир Иванович врач. Они тоже пережили страшную трагедию — в автомобильной катастрофе погибла их дочь. Ее могила недалеко от могил Саши Примакова и Лауры.

— Евгений Максимович сказал жене о диагнозе? — спросил я Лилиану Альбертовну Бураковскую.

— Нет, нет! Никто не говорил. Делали вид, что всё нормально. Примакова пригласили в Японию с женой. Он советовался, можно ли ей ехать. Решили: пусть Лаура съездит, отвлечется. И хорошо, что она поехала… А потом она чувствовала себя всё хуже и хуже, лежала на даче, очень ослабела… Лаура и пяти лет не прожила.

Томас Колесниченко:

— Мы знали, что у Лауры слабое сердце. Она лежала в больнице. Мы ее навещали. Но, конечно же, никто из нас не мог предположить, что так произойдет. В июне 1987 года Лаура и Евгений Максимович вышли во двор. Она вдруг замерла и произнесла: «Женя, у меня остановилось сердце».

Вызвали «скорую», но уже было поздно. Она умерла на руках мужа. Ей было всего пятьдесят семь лет, она на год младше Евгения Максимовича. Они прожили вместе тридцать шесть лет. Евгений Максимович любил Лауру до конца своих дней, думал о ней и страдал…

Наверное, поэтому у Примакова исчезло то искрящееся веселье, каким он отличался в молодые годы. Как тут не стать сумрачным?

Леон Оников считал, что с годами он мало изменился.

— Вот я изменился, остальные друзья изменились, а он нет. С точки зрения склонностей, характера, резкости, прямоты — такой же, каким был пятьдесят лет назад. Его отношение к людям сохранилось — вот это самая характерная его черта. Он не менялся в своих принципиальных оценках этического плана. Личное достоинство, скромность, привычка отвечать ударом на удар — неизменны.

— А способность владеть собой у него врожденная? — спросил я Томаса Колесниченко.

— Да, он был очень волевым человеком, — ответил Колесниченко. — Это качество позволило ему добиться всех целей, которые он перед собой ставил. И в трагические минуты он тоже умел держать себя в руках.

— Даже со стороны было видно, что он всегда собой владел, самообладание очень сильное. Но это не означает, что он был холодным и циничным человеком?

— Нет, нет. Ну что вы! Он, наоборот, ненавидел равнодушие, цинизм — больше всего ненавидел именно эти качества, если не говорить о предательстве. В нашем кругу таких не было и нет. Если он замечал в ком-то холодность и цинизм, ему это претило.

В дни памяти Лауры и Саши Евгений Максимович обязательно собирал друзей — у могилы, потом вез на поминки. У Примакова осталась дочка — Нана.

Лилиана Бураковская рассказывала:

— Евгений Максимович обожал дочь и внуков. Нана — психолог. Она работает с отставшими в развитии детьми. Я ей говорю: ты святая… Она смотрит на тебя как-то вопросительно, изучает тебя. Она скромная и немногословная, сдержанная, может быть, не очень улыбчивая, но вдруг что-то скажет с большим чувством юмора, совсем как отец.

Старшая внучка Примакова — Саша, ее назвали в честь умершего Александра Примакова. От второго брака у Наны тоже дочка — Маша.

— Когда Евгений Максимович остался один, он очень часто к нам приезжал, — продолжала Лилиана Бураковская. — Он разъехался с дочерью. Молодой семье нужно жить отдельно, он и дачу дочери отдал. Сам получил небольшую двухкомнатную квартиру в центре. Мы приходили к нему, там были книги и фотографии Лауры. Он много пережил в эти годы. Нам тяжело было видеть, как он страдает. Но ведь в какой-то степени страдания и облагораживают. Он всегда был благородным человеком. Может быть, он стал глубже. Он не сломался, не утратил интереса к жизни. Очень мужественный человек.

И Бураковский был такой же.

— Вы никогда не почувствуете в этих людях слабинки. Я похоронила мужа без слезинки. Меня так учили. Нельзя показывать свои страдания и несчастья на людях. Это твоя и только твоя проблема…

В апреле 1991 года в Москве побывала группа американских сенаторов. Примаков пригласил их к себе на дачу. Американский посол Джек Мэтлок поразился:

«Традиционно иностранцев принимали только в ресторанах либо в особых “домах приемов”, содержавшихся для этой цели. Советские руководители никогда не приглашали иностранцев домой.

Дача Примакова была уютной, но не роскошной. Большинство высокопоставленных персон пользовались государственными дачами, но Примакову было явно удобнее и уютнее в собственном жилище, и он с гордостью показывал свой дом.

Хозяйкой дома была дочь Примакова. Рассматривая фотографии и семейные реликвии, мы вспомнили о личных горестях, обрушившихся на хозяина. Семья была дружной и сплоченной, и у Примакова еще не зарубцевалась психологическая травма, порожденная тяжкими утратами. Показывая нам фото покойной жены, он заметил, что, хотя после ее кончины минуло четыре года, у него нет абсолютно никакого желания снова жениться. Работа заменила ему всё».

Примаков даже в детстве не занимался спортом и не отличался богатырским здоровьем.

— Работая в институте, я унаследовал огромный письменный стол Примакова, — вспоминал сотрудник ИМЭМО Владимир Размеров. — Ему отвели кабинет с новой мебелью. А его старый стол достался мне. Я с ужасом обнаружил, что один из ящиков был полон лекарств. Он, бедный, глотал всякие таблетки. Но он держался. Знаете на чем? Я увидел это в совместных поездках. Он, как Черчилль, мог спать в любое время, пользуясь любой минуткой. Я думаю, этим он компенсировал свои болячки и перенапряжение.

Когда Евгений Максимович был директором разведки, перенес операцию на щитовидной железе. Став министром иностранных дел — операцию на желчном пузыре. Но до последнего времени он на нездоровье не жаловался. Соблюдал режим, и никто не смел сказать, что он не справляется со своими обязанностями.

— У него всё наладилось, — рассказывал Томас Колесниченко. — Рядом с ним очень хорошая женщина, новая жена. Мы, старые друзья Евгения Максимовича, ее очень полюбили, потому что она создала ему полноценную жизнь, заботилась о нем.