Абрам Старков - ...И далее везде

Пропусков в институт тогда не водилось, стражем в вестибюле была старуха гардеробщица, которая на мой вопрос — где тут у вас комсомол? — пробурчала: «Сорок комнат в заведении, сам ищи свою комсомолию». Но вдогонку прибавила поласковей: «На втором этаже, кажись, в самом углу». Я не стал уж уточнять, в каком — справа или слева. Поднявшись на этаж, повернул по наитию налево и в конце коридора обнаружил табличку: «Бюро ВЛКСМ». Закуток весь в плакатах. Почти все пространство, если это можно назвать пространством, занимал массивный дубовый стол на узорчато выточенных ножках. За столом в таком же кресле, вроде тронного, с инкрустациями, с высокой овальной спинкой в золотисто-шелковой обивке, — очень эффектная на этом фоне девица в юнгштурмовке, комсомольской форме того времени, которая шилась на один покрой, независимо от пола. Гимнастерка цвета хаки с портупеей и широким ремнем, только что без кобуры. Воинственность несколько снижали очки. Поднялась мне навстречу:

— Вы из редакции?

— Из редакции.

— Садитесь, пожалуйста. Что вас интересует?

— Мне бы секретаря…

— Я заместитель.

— Очень приятно, но мне бы товарища Усыскина…

— Товарищ Усыскин в райкоме.

— Я звонил в райком, сказали…

— Да-да, он ждал вас, но неожиданно вызвали… Что вас интересует? Я могу ответить…

— Досадно, — сказал я. — Ну что ж, подожду его возвращения.

— Это может быть нескоро…

— Подожду, — сказал я и прочнее уселся, всем видом показывая, что сижу и не встану.

Смутилась, такого поворота не ожидала.

— Вы знаете, он может не вернуться сюда, пройдет прямо к себе в лабораторию. А возможно, он еще и там, еще не ушел… Это в другом конце коридора.

Так. Пойду в другой конец.

Стучусь в закрытую изнутри дверь — ключ в замке.

— Кто там?

— Простите, я из редакции. Ищу…

И не дожидаясь уточнения, кого я ищу:

— Усыскин у себя в комсомольском бюро.

— Я оттуда…

— Тогда ищите в другом месте, — в голосе из-за двери явное раздражение занятого человека.

И я пошел по другим местам. Из лаборатории в лабораторию, из кабинета в кабинет, из мастерской в мастерскую. Из помещения в помещение. А их, как известно из информации гардеробщицы, только в главном корпусе, в «богадельне», сорок. И не меньше в пристроенном крыле, в соседних зданиях на Приютской улице, в Яшумовом переулке. Я и туда ходил в канцелярию, в бухгалтерию, в столовую, в библиотеку. Нет, ошибся, библиотека в «богадельне», на втором этаже. Кстати, книжные шкафы в ней столь же дорогие, как и мебель у комсомольцев, — из красного дерева, в резьбе, в инкрустациях. Да и повсюду шкафы, диваны, кресла, люстры, настольные лампы, ковры, дорожки будто из какого-то дворца или из антиквариата. Пока я там ходил, мне было не до шикарной мебели. Но она отложилась в памяти, и позже, поинтересовавшись, я узнал, что в 1918 году, когда создавался Физтех, папа Иоффе и его помощники получили разрешение приобрести оборудование из Зимнего дворца. Таким образом, не исключено, что девушка в юнгштурмовке восседала в кресле императрицы или великой княгини… (Сейчас у меня дома тоже хранится редкость — фарфоровая лампа-фонарь из Зимнего. Отец приобрел ее в самом начале нашей питерской жизни, случайно попав на аукцион во дворце, — шла распродажа царского имущества. Лампа филигранной работы — свет струится сквозь тончайшую сетчатую поверхность — и кажется такой хрупкой, что прикоснуться к ней боязно. А она уцелела в блокаду, сотрясаемая взрывными волнами от падавших поблизости бомб. Вещи тоже могут быть ветеранами войны, как деревья в сестрорецких Дубках…)

Хожу, хожу. И слышу:

— …Был, ушел…

— …Не заходил…

— …Не заходил…

— …Был, ушел…

— …В стеклодувной посмотрите…

— …Нет, у нас не был. Может, в механической?

— …В травильной, кажется, был…

— …Пошел к профессору Лошкареву…

— …Третий день его не вижу…

— …Забега́л, забега́л. Чашку чая выпил и понесся…

— …Оформлял командировку в Москву. Собирался в библиотеку…

— …Сегодня книг не брал…

— …Нет ли его у ядерщиков?..

— …А не в барокамере он?..

— …Наверняка у себя в лаборатории, возится с камерой Вильсона…

Круг замкнулся, снова стучусь в дверь, которая заперта изнутри.

Никто не отвечает.

Умученный безрезультатным поиском-хождением по коридорам, уязвленный в своем профессиональном самолюбии — не привык возвращаться в редакцию ни с чем — и чувствуя, что неуловимый Илюша где-то здесь, я решил использовать последний остававшийся у меня шанс, к которому следовало, наверно, прибегнуть в первую очередь. Но… С полгода назад во время встречи ученых со старшими школьниками в белоколонном конференц-зале Академии наук я пытался взять интервью у академика Иоффе и получил любезный полуотказ. Сказано было, что беседовать на ходу, не подготовившись, затруднительно, милости просим в Физтех, поговорим в спокойной обстановке с необходимыми материалами под рукой. Вот я и приехал. Но через полгода, и с чем? Когда Усыскин потребовался. Определенная неловкость в этом обозначилась. И поэтому я не решился сразу обратиться к директору института: помогите, мол, найти. А теперь стоял в отчаянии, готовый на все. Была не была. Да и помнит ли он о каком-то пристававшем к нему когда-то репортеришке? И чем интервью со знаменитым академиком об его ученике хуже беседы с этим учеником? Отличный репортерский поворот. А там, глядишь, и Усыскин обнаружится. Все! Иду к директору… И тут я увидел, что по коридору навстречу мне идет сам он, папа Иоффе. Он меня тоже увидел и сразу узнал. Он был не один, рядом шел очень высокий, выше меня — а во мне тогда уже было метр восемьдесят пять — человек лет тридцати в синей спецовке-халате. В точно таком, какой носил наш школьный учитель физики Павел Иванович Галкин. Схожесть полная и по цвету и по покрою, даже по пуговицам. Как у Галкина, из верхнего кармашка торчат толстый цветной карандаш «фабер» и логарифмическая линейка. И хотя весь я был охвачен иными мыслями, мелькнула и такая: сейчас вызовет к доске, как Павел Иванович…

— Здравствуйте, юноша, — сказал, остановившись, Иоффе. — С чем пожаловали?

Я залепетал в растерянности нечто невразумительное. Все мое заранее подготовленное и казавшееся таким логичным словесное построение обратилось в месиво:

— В Академии наук… Вы обещали… Усыскин… Стратосфера… Вы обещали… Ищу… Это очень важно… Усыскин… Детская газета.

— Голуба моя, — сказал Иоффе. — Рад бы, но спешу, билеты в Филармонию… Вот Гарик… — Он обернулся к человеку в синем халате, и тот мгновенно умоляюще возвел руки, словно обороняясь от неожиданного нападения. — Вот Игорь Васильевич, — произнес академик тверже, — побеседует с вами. Прошу, Игорь Васильевич, вам и карты в руки как бывшему воспитателю детского дома. Помогите, пожалуйста, мальчику.