Ирина Триус - Дорога длиною в жизнь

Вот посылаю тебе вырезки из «Известий» — люди пишут о главном человеке в жизни. Ведь у каждого такой человек есть. Если есть у тебя, то попробуй и ты написать. Или пиши что-нибудь о жизни вокруг. А если что напишешь, пришли мне прочесть. Вымучивать из себя ничего не надо — писать можно, наверное, только по внутренней потребности. Мне очень хочется, чтобы такая потребность у тебя появилась. Данные для ее удовлетворения у тебя есть. Очень в тебя верю…»

«Здравствуй, родной мой Человек!

Всякого рода трудности (и болезни, конечно) мешали мне писать тебе. Мешают и сейчас, оттого строчу всего несколько слов: все мы живы, весна пришла…

Бороться с трудностями иногда весело, иногда утомительно. Мне сейчас — утомительно. Будет что-либо веселое, напишу. А ты пиши, твои письма как свежий ветер, который врывается в дом…»

«…Спасибо за то, что ты такая! Победа твоя в сессию (долгожданный университет!) принесла мне огромную радость. Все твое мне бесконечно дорого.

Марите! Почему ты ничего не пишешь о своей семье? Это меня очень тревожит. У самой у меня сейчас трудная пора. Болеет отец. Врачи борются за его жизнь героически, и нельзя терять надежду. Он должен жить! Должен!

Если кончится все у нас благополучно, я приеду летом в Литву — хоть на несколько дней. А сейчас мне надо только одно — чтобы жил мой отец…»

«Марите! Папа умер…»

«…Как давно я не писала тебе… В сентябре-октябре я уже выходила на улицу ненадолго, полностью включилась в работу (я ведь год перед этим — после смерти папы — не работала), писала материалы для «Правды», для «Известий» — в общем, нагрузки навалились нечеловеческие. И вот слегла и лежу в больнице до сих пор. А мама лежит в другой больнице. Но теперь уже лучше, и я снова надеюсь выкарабкаться…»

«…Спасибо за твои письма. Не раз хотела тебе сразу же написать, но жизнь, работа захлестывали, — так и не собралась.

Вот ты уже какая у нас большая — на третьем курсе! А Миша Тенюта недавно защитил диплом и окончил институт. Да, время идет. Я сейчас живу хорошо. Выхожу понемногу на улицу (на костылях). Бываем с мамой в гостях (на машине, конечно). На днях возили меня в институт, где я работаю уже 13 лет. Ни разу не видела его.

Когда же ты приедешь в Москву? И когда же наконец увидимся?..»

«Марите! Теперь я так редко пишу потому, что ушло беспокойство за тебя. Ты давно уже вышла на дорогу жизни. Закалилась. Утвердилась. И значит, я тебе уже давно не нужна. То есть как подспорье в жизни не нужна. Ты сама теперь можешь стать другим опорой. Ведь правда?

Порой кажется, что мы просто отвыкли друг от друга. Но это лишь кажется. По моим расчетам, у тебя начались государственные экзамены. Еще чуть-чуть, и университет со всей твоей студенческой жизнью останется позади. Вот и сбылась наша с тобой мечта! Десять лет продолжается наша переписка, ровно десять лет. За это время из деревенской полуграмотной девчонки, прикованной к своей избе и ничего никогда не видевшей дальше коровника, ты превратилась в образованного взрослого человека, привыкшего к столичной жизни, имеющего прекрасную профессию, независимость, твердую почву под ногами, широкий жизненный кругозор. Первое, что приходит мне в голову: стала ли ты счастливее? Подумай, оглянись назад, на прожитые годы, и ответь мне.

Судя по твоим, пусть и нечастым и коротким письмам, ты прожила эти пять студенческих лет насыщенно, интересно. Сама по себе учеба, первые твои литературные пробы, постоянное общение с людьми.

Такой представляется мне твоя жизнь на протяжении последних пяти лет.

Распределение в издательство — прекрасно. О лучшем кто же может мечтать! И тут же у меня «ревностные» мысли: будешь рассыпать свой талант по чужим рукописям. И себя же успокаиваю: а Горький и еще много великих — не были ли они на протяжении всей своей жизни не только писателями, но и редакторами?..

В это лето я надеюсь увидеть тебя. А пока хочется мне поздравить тебя с окончанием университета, с началом трудовой жизни. Пусть будут все новые рубежи, но ты ведь не растеряешь смелость? Успехов тебе! В одном из первых писем я писала тебе: в твоей жизни может быть все, не может только одного — легкости. Сейчас, пожалуй, добавлю: и покоя. Беспокойство души будет сопутствовать тебе всегда. По-другому жить ты не сможешь. Ах, как хочется наконец увидеть тебя, поговорить без посредничества бумаги! Приезжай, слышишь?

Всегда твоя Ирина».

«Уважаемая Ирина Борисовна!

Год не решался побеспокоить Вас своим письмом. Боюсь и сейчас выглядеть нескромным и назойливым. Но оставшийся в моей памяти с прошлого года Ваш образ, хотя и видел Вас так недолго (я приехал в санаторий в тот день, когда Вы уезжали), все то, что узнал о Вас как о человеке и журналисте, и, наконец, свое горестное, я бы сказал, безысходное положение побудили меня все же преодолеть чувство неловкости и написать Вам. Читал Ваши статьи в газетах, статьи в газетах о Вас, Вашу книгу о мужестве и доброте, видел Вас на экране телевизора. Как Вам удалось прорвать блокаду болезни — двадцать лет неподвижности — и столько достигнуть? Ведь далеко не часто даже здоровым людям доводится столько преодолеть! И как удается Вам совмещать литературную работу с постоянной штатной работой старшего научного сотрудника в институте?

Я тоже тяжело и неизлечимо болен. Но дело даже не в этом, хотя, несмотря на кучу неприятностей, умирать желания нет. И все же, может быть, Вы сумели бы как-то подсказать мне, куда приложить свои оставшиеся силы, знания. Ведь меня чему-то учили. До болезни я работал учителем истории, директором школы, инспектором гороно. Это вкратце мой послужной список. С болезнью кончилось все. Я сразу во всем стал «бывшим», а между тем мне всего сорок лет, как говорится, пора расцвета творческих сил. Попыток как-то приобщиться к общественно полезной деятельности было много, увы, все они оказались тщетными. Такое чувство, что перед тобой множество дверей, но ни к одной из них не можешь подобрать ключ. Но почему? Оскорбление равнодушием тяжело ранит и трудно забывается.

Отчего же я все-таки обращаюсь не в очередную инстанцию, а именно к Вам? Я поверил в Вас сразу — с человеком, который не сломился, можно о многом поговорить. Видел, как Вас провожали и отдыхающие, и персонал. На долю далеко не каждого человека выпадает столько любви и уважения, сколько выпало на Вашу. Рад был бы найти в Вас друга… Извините, ради бога. Потребность открыть кому-то свою душу и попытаться найти поддержку один раз за пять столь трудных лет не такой уж большой грех, не правда ли?..

С глубоким уважением к Вам

Ваш Константин Павлов».

«Уважаемая Ирина Борисовна!