Михаил Салай - По знакомым дорогам

А Степан Надточий из тех же Тихоновичей соблазнился работой подрывника, не терпящей никаких ошибок. Не одну мину он поставил под рельсы на железных дорогах Черниговщины и Полтавщины…

Вот несколько молодых из тех, что пришли весной сорок третьего года в лес, начавший заполняться запахами оживающей зелени и робким теплом. Пришли не зря. Именно эта молодежь и вселяла в командира бодрость. Именно она и позволила Михаилу Гордеевичу заметить в рукописи:

Образовалась странная на первый взгляд, но неизбежная, поскольку сама жизнь ее образовала, особенность нашего отряда. Организовали его и командовали им ветераны партии и партизанского движения, помнившие не по чужим рассказам, а по личным встречам Щорса и Боженко, а личный состав отряда — это молодые, необстрелянные воины. Вот так. Мы соединялись как бы через поколение, ушедшее на фронт. Да, в партизанском отряде встретились, можно сказать, деды и внуки. И не где-нибудь, а в боях доказали стойкость и силу нашего родства.

Никто не сомневался, что так оно и получится. Но многое в те дни меня не только радовало, но и волновало. Наш отряд становился реальностью, судьбы отдельных людей сливались в одну, общую для всех судьбу отряда. Какой-то она будет?

Среди законов партизанской жизни важнее многих других такой: командир должен все время заглядывать вперед, в завтрашний день. Чем чаще ты это делаешь, тем меньше досадных неожиданностей подкарауливает тебя. Досадных? Выскочило неточное слово, слишком легкое! Неожиданности — это бои, к которым ты и твои люди не готовы, а значит, и жертвы…

Помня, что наш отряд должен быть рейдовым и, по замыслу УШПД, ему предстоит переправиться на правый берег Днепра, дальше двигаться вслед за Федоровым, а если удастся его догнать, то и вместе с ним, я стал думать о том, что нам нужно быстрее перебраться через реку Снов, благо она еще закрыта льдом. Пока это легче, чем через две недели, когда лед потрескается, сойдет с места и вода понесет его. В половодье Снов разливается очень широко, на восемь — десять километров, мне не надо было об этом расспрашивать, я сам это видел не раз в детстве и в юности. Река, в сущности речушка, затопляет луга и рощи, становится преградой, которая может оказаться для нас, лишенных плавучих средств, непреодолимой. И разлив держится долго. Значит, надо спешить.

Ну хорошо, а с какой силой я появлюсь на правом берегу Днепра, в глубине немецкого тыла? Людей хватало, оружия тоже. Было достаточно гранат, взрывчатки, других боеприпасов. Были лошади и повозки.

А люди? Готовы ли они к опасному рейду? Посоветовался с Негреевым и Кругленко, и комиссар вдруг рассердил меня вопросом:

— А как ты-то сам себя чувствуешь?

Хотя правый бок и нога еще болели и я не мог похвастаться тем, что хожу нормально, я скрипнул зубами и промолчал. Негреев же почувствовал, что задел меня за живое, и быстро перевел разговор на веселый лад. Когда «майор», принимавший участие в беседе, сказал, что его беспокоят весенние дороги, как бы не пришлось побросать повозки и взять груз на вьюки, Митрофан подмигнул:

— В случае чего возьмем на вьюки и командира. Сделаем спецносилки и привяжем их между двух лошадей.

Все засмеялись. Я вообразил себя болтающимся между лошадьми и тоже рассмеялся.

— Не беспокойтесь. Верхом как-нибудь удержусь!

Приняли решение — послать разведку во главе с Андреем Дунаевым на Снов и найти для отряда переправу. Вернувшись, Дунаев доложил, что переправляться лучше всего в селе Новые Боровичи, где есть мост, потому что лед уже слабый, однако захватчики держат там гарнизон, штаб их расположен в школе.

Предварительно надо было разбить этот гарнизон, а потом двигаться через реку. Так и решили и приготовились к этому. Кочубей отобрал полсотни лучших партизан для основного удара, а дополнительную группу, человек в двадцать, возглавили Андрей Дунаев и Александр Каменский. Они должны были ночью по льду пробраться в центр села и поднять там шум и панику — выстрелами и взрывами гранат, отвлекая немцев, а тогда уж, едва прояснится, как пошло дело, Кочубей нанесет основной удар через мост.

И еще раз я убедился в том, что немалую ставку надо делать на неожиданность даже в сверхтщательно разработанных планах, бой без этого не бывает. Можно сказать, что ты проиграл войну, как только забыл, что у противника есть голова и руки. А противника, конечно, забеспокоили частые в последние дни удары партизан из Елинского леса…

— Когда мы подошли к реке, к мосту, — рассказывал на другой день Кочубей, — оказалось, что никакого моста уже нет. Он разобран. Значит, ребята могут ворваться в село, если перейдут Снов по льду, а мы отрезаны… и не сможем их поддержать! Что делать?

Каменский рассказывал:

— Ступили мы на лед и увидели, что он слабый. У берегов была вода, с обеих сторон. Хорошо, что мы заранее прихватили в хуторе Михалькове две доски и длинную жердь. По доскам перешли с берега на лед, а Потом со льда на берег. Я следил, как переправляются бойцы, и тут лед проломился — как раз подо мной! Я окунулся. Меня схватил за руку молодой партизан Кошель, но съехал по льду и окунулся вместе со мной. Дунаев не растерялся, успел протянуть нам конец длинной жерди, и нас вытащили из воды. Одежда быстро обмерзла, и мы побежали. К немецкому штабу… Согрелись на ходу. Нас уже ждал проводник, провел огородами всю группу. Для первых бросков у нас были гранаты. Немцы, полураздетые, начали выпрыгивать из школы, мы открыли огонь из автоматов. Ждем, вот сейчас вступит в бой Кочубей, а его все нет. Наконец стали приближаться автоматные очереди и его бойцов…

— Как же вы переправились? — спросил я Кочубея. — Без моста?

— Я себе все губы искусал, как мальчишка, думая, что не сумею поддержать ребят, — улыбаясь, сказал Кочубей, — потом сообразил: ведь прогоны от моста остались, целы, вот они, стоят, — и велел найти две-три доски.

Их нашли на берегу, из-под земли торчали, случайно были засыпаны землей — как раз три штуки. Передвигая эти доски по прогонам, вся полсотня и перешла по ним реку Снов.

Гарнизон в Новых Боровичах был разгромлен полностью. Захватили оружие и боеприпасы, лошадей, на них и переправили что смогли на свою сторону. А вот захваченную там пушку пришлось взорвать. И бочку спирта вылили (она тоже захвачена была). Очень жалел об этом трофее «майор».

Втроем — я, Негреев и Кругленко — обсудили результаты удара и решили восстановить мост перед переправой отряда. Выбрали и назначили день: 26 марта.

Не надо было предупреждать, в какой строгой тайне мы обязаны хранить эту дату. Жизнь отряда зависела от соблюдения секретности замысла. Тем больше испугал меня Негреев, когда пришел на следующий день и весело сказал, что партбюро дает мне небольшую нагрузочку.