Михаил Салай - По знакомым дорогам

Чуть раньше, чем он подошел, подъехал первый воз с сеном, на котором были вражеский офицер и женщина. Офицер скатился с воза, вгляделся в Осадчего, в Черныша, потянул руку к пистолету и крикнул:

— Партизаны!

Солдаты отскочили от Осадчего, принялись снимать с себя винтовки, но партизаны опередили их. Первой очередью Николай Черныш сразил офицера, а следом открыли огонь Осадчий, Казначеев и Науменко. Похоже, ни один фашист не сбежал. А если кто и укрылся от огня в темноте, то где-то тихо вжимался в землю. Когда Николай Кошель на своей тачанке ворвался в Голубичи, крича: «Куда стрелять?!»— с врагами было покончено.

Весь следующий день, до железной дороги, чтобы определить место перехода ее (форсирования «железки», как мы говорили в обиходе), наши товарищи ехали пшеницей. Она была уже высокой, вымахала чуть ли не в рост лошадей…

Разведали удобное для форсирования «железки» место, а когда соединение спустя два-три дня переправилось через крутую насыпь, специальная группа из разведчиков-диверсантов (у нас была создана и такая — диверсионно-разведывательная группа) под командованием Григория Шакуты и с участием Михаила Осадчего, Дмитрия Наумова, Василия Близнюка и Алексея Чистякова заминировала и взорвала железнодорожный мост у села Пастовбица, в районе станции Голубичи. Взрыв был таким сильным, что не только мост развалился, рельсы и шпалы полетели, но и пшеница полегла с обеих сторон возле железнодорожного полотна…

Можно полагать, что гитлеровцы «пропустили» нас, отвлеченные соединением Попудренко. На два соединения сил у них уже не хватало. Шел не сорок второй, а сорок третий год…

В лагере мы устроили веселый обед для разведчиков. На столе всех удивила свежая колбаса.

— Пока вы ездили на операцию, мы с Кармазиным свою операцию провели. Что же вы думаете, мы тут сидим сложа руки? — объяснял Мейтин.

Уж не знаю, был ли Кармазин колбасником по профессии или здесь у него открылся такой талант, но колбаса удалась на славу. Она напоминала московскую копченую, хотя, правда, называлась тупичевской, потому что делать ее начали в Тупичевском лесу. Очень удобной оказалась она для сухого партизанского пайка. Тогда разведчики шутили:

— За такую колбасу орден не жалко дать!

— Подождем, — смеялся и я, — пока научатся на солнце окорок коптить!

Запаслись этой колбасой и — снова в поход…

Шли неудержимо. Серьезные схватки с мадьярскими и полицейскими гарнизонами случились уже за железной и шоссейной дорогами. Темп движения обессиливал людей, и, когда мы оставили за собой свыше пятидесяти километров и вошли в небольшой лесок, никто не мог даже поесть, так хотелось отдохнуть и уснуть. От усталости, забыв о голоде, все буквально повалились на траву…

Из УШПД пришла телеграмма, обязывающая нас установить связь с местными партизанскими силами. Это была работа, которую не успел сделать Попудренко, но которую надо было сделать, воюя дальше за свободу живых и честь погибших.

Среди законов партизанской жизни есть один, может быть самый общий, но и самый дорогой: партизанское братство. Я говорил уже, что и один партизан в лесу всегда окажет помощь другим, тем более совершившим дальний переход. Сейчас это подтверждалось… Помню, Андрей Дунаев рассказывал, как партизаны из отряда Збанацкого, будущего Героя Советского Союза и писателя, встретили его разведчиков в междуречье и помогли им. «Приняли как своих… Умыться дали, накормили, уложили спать… Как просто, а как нужно! Когда узнали, что мы разведчики рейдового соединения, показали удобную стоянку — на рейде треба отдохнуть».

Разместившись в междуречье, мы не раз бывали в гостях у командования соседних отрядов, но для начала всех приняли у себя. Приезжали к нам Таранущенко, Збанацкий, а Дунаев, выполняя задание УШПД, даже переправился через Десну и возвратился оттуда, из Нежинского леса, с сообщением, что там действует большой партизанский отряд «За Родину», командир — Бовкун.

Вооружение всех этих отрядов, скажем честно, не по их вине, оставляло желать лучшего. Мало автоматов прежде всего. Связи с партизанским центром, с УШПД, они тогда еще не имели. Из УШПД вдруг пришел приказ: «Салаю. Выявленные вами отряды подчинить себе».

Поход на Полтавщину не отменялся. Что же, брать эти отряды с собой, оголять междуречье? Зачем? Оперативно двигаться такой большой колонной и надежно располагаться было почти немыслимо. Да и накормить такое соединение в тылу врага — задача. А если не брать с собой эти междуреченские отряды, для чего же их подчинять себе? Они же невольно будут от нас оторваны!

Обсудили эту новую ситуацию всем штабом и со всех сторон. И послали в УШПД радиограмму, что подчинять нам междуреченские отряды нецелесообразно. Слов, помню, было много — мы доказывали. Ответ пришел короткий: с нами согласились. Приказывали прислать заявки на вооружение. Это, конечно, сделали. Помогли отрядам установить самостоятельную связь с УШПД. Они получили рации.

А вот сами мы чуть не остались без рации! У нас стал выходить из строя привод установки РП-2. Нам сбросили другую рацию на замену, но при падении она разбилась бывали и такие неудачи. Подобрав рацию, убедились плохая упаковка. Мы получали вооружение, запасались толом и минами, чтобы действовать на железных дорогах, и не сомневались, что нам успеют прислать еще одну рацию. И действительно, скоро спрыгнула девушка-радистка с рацией за спиной, но опять не повезло. Как заговор! При спуске радистка довольно далеко отклонилась от намеченного места, зацепилась стропами парашюта за верхушки деревьев, повисла. Представляете себе, висит одна на дереве ночью, а внизу — никого. Она вынула нож, какой давался всем парашютистам, перерезала стропы, рухнула на землю. Сильно ушиблась, но это, как выяснилось, когда ее подобрала наша поисковая группа, не так страшно. А вот рацию разбила! Сначала расстроилась — опять без связи! Но привод уцелел, и мы смогли наладить свою старую рацию.

Занятые всеми этими делами, мы пробыли в междуречье двадцать дней. Напоследок получили радиограмму, предупреждавшую, что нам надо ждать посадки самолета. Легко было догадаться — к нам прилетят Коротченко и Строкач, которые были у заднепровских партизан. А может, так мы думали просто потому, что хотели увидеть Демьяна Сергеевича и Тимофея Амвросиевича, поговорить о ходе войны, о главных новостях, которые им, конечно, были известны, о наших партизанских делах и о семьях, они держали связь со штабом. Вот была бы радость!

Но зарядили дожди, мы зря смотрели на небо, по лицу текло… Однажды я услышал, как ординарец Петя грозит гуске Гале, что убьет ее.