Михаил Салай - По знакомым дорогам

Итак, нам стало известно, что глебовское хозяйство охранял вражеский гарнизон в составе ста человек, и почти столько же было там полицейских. Ну что же, это нам подходило, мы не выбирали мелкой цели. То, что Глебово находилось всего в восемнадцати километрах от Чернигова, тоже не пугало, такая дерзость часто приносила успех, потому что противник был уверен в своей безопасности.

А тут выяснилось, что вечером 2 июня глебовский гарнизон меняется, одни солдаты уезжают в Чернигов, другие приезжают. Этот день и выбрали для нападения, так как смена гарнизонов всегда связана с потерей бдительности, некоторой суматохой. Илья Шкловский привел отряд и окружил казарму, но она оказалась пустой, немцы до того беспечно держали себя, что одни солдаты уже уехали, а другие еще не прибыли и, похоже, на ночь глядя не собирались прибывать. Партизаны напали на полицаев, охранявших военнопленных, перебили холуев, а пленных освободили. Начальник полиции выскочить на улицу не успел, был убит на своей квартире.

Схватили директора хозяйства Кизняка, но тут вышла такая история… К Шкловскому подошли две женщины и стали упрашивать, чтобы он взял их с собой. У обеих были пятилетние дети — девочка у одной и мальчик у другой. Шкловский стал отказываться: это ведь так рискованно — в лес, с детьми. Но женщины расплакались — им и детям грозит смерть, одной как еврейке, второй как жене видного до войны работника-коммуниста, а сейчас фронтовика. Фашисты докопаются…

В это время вывели расстреливать Кизняка. Женщины увидели его под конвоем и притихли. А узнав, в чем дело, говорят — он добрый, помогал скрываться от фрицев, брал на работу, хотя не имел права, к людям хорошо относился. Военнопленные, которые были рядом, подтверждают. Илья Шкловский отпустил Кизняка и взял с него клятвенное слово, что он сам доведет до полного разгрома это хозяйство, — ночь кончилась, партизанам пора было уходить, и Кизняк это слово не только дал, но и сдержал. Он собрал рабочих, известных ему своим настроением, поджег все постройки, уцелевшие при первом партизанском налете, а оставшийся скот разогнал подальше, чтобы его могли взять себе крестьяне. Со своей группой Кизняк ушел в лес и, попав в партизанский отряд, продолжал сражаться с фашистами.

А Шкловский привел тогда из Глебова около семидесяти отличных лошадей, много разного продовольствия привез партизанам. С ним пришли и влились в наши ряды бывшие военнопленные. Так что напрасно немцы писали, будто уничтожили наше соединение. Поторопились. Мы, наоборот, росли.

По всем, самым серьезным сведениям, фашисты готовили против нас новую карательную экспедицию. А кроме того, мы не могли задерживаться в Тупичевском лесу, хоть и глухом, но уже «транзитном» для нас. Нас ждала Полтавщина, путь туда лежал через междуречье. «Может, удастся еще свидеться с Попудренко», — думал я, скучая по нему. Не знаю, как кто, а я долго не могу забыть человека, с которым рядом шел по этим лесным дорогам и который не раз обогревал меня в пути своей душевной чуткостью. Увидимся! Междуречье — это ведь теперь его волость, мне предстоит быстро пройти леса между Десной и Днепром, а ему тут воевать…

Увиделись раньше, чем думалось. Скоро нам сообщили, что соединение Попудренко тоже в Тупичевском лесу, зашло сюда, направляясь в междуречье. Установили связь, а через день приехал ко мне сам Николай Никитович. Кроме дружеской встречи была и другая цель: обсудить, как лучше пройти в междуречье. Мы и раньше об этом говорили, но называли друг другу разные маршруты, искренне считая их более разумными и удобными. Попудренко предлагал идти лесами, запущенными самой природой, с болотами. Обойдется — не привыкать, зато эта дорога труднодостижима для врага, укрыта от его глаз, — на деле доказано. По ней прошли соединения Ковпака и Федорова, отправляясь за Днепр. Это партизанская дорога.

Я соглашался и высказывал свои сомнения. Два раза гитлеровцы пропустили по этому пути партизан, а на третий приготовятся и встретят. Они ведь тоже обдумали, как можно было бы сделать, чтобы не пропустить ни Ковпака, ни Федорова. Не лучше ли пойти совсем новой для себя и противника дорогой, без партизанских следов? Вот — через села Буровка, Церковище, Пастовбица, Павловка… Оттуда рукой подать до урочища Мокрые Велички в Любечевском лесу. Это уже междуречье.

— Ты что — с ума сошел? — озабоченно спрашивал Николай Никитович. — Через чистое поле идти? А перед Мокрыми Величками — шоссейная и железная дороги. Это погибель!

— На твоем пути тоже и шоссейная, и железная дороги есть.

— Но зато — леса, там и укрыться, и отдохнуть можно.

— Полями мы пройдем свои пятьдесят пять километров за одну ночь.

— Ночи в июне коротки.

— А мы прибавим шагу.

— Думаешь, не заметят? Больше тысячи человек в открытую!

— Так ведь ночь.

— Нет, невозможно!

До споров доходило, до громких слов, но так мы друг друга и не убедили. Я проводил Николая Никитовича до границы своего лагеря. Оба были в задумчивости, вздыхали, молчали, и вдруг он говорит:

— Сам не знаю, что со мной! Что-то ноет и ноет сердце…

— Да и у меня неспокойно на душе. Любой маршрут, какой ни выбери, труден, и риска хоть отбавляй!

Николай Никитович улыбнулся и протянул мне руку:

— Ну да все будет хорошо!

— Еще встретимся и поработаем вместе после войны, — сказал я.

— Да, да… Обязательно.

Мы пожали друг другу руки и три раза поцеловались по старому обычаю. Сели на коней, которых до сих пор вели в поводу, повернули их, и каждый поскакал в свою сторону.

— Встретимся в междуречье! — услышал я голос Николая Никитовича.

Но не пришлось. Встреча среди тех деревьев, на той лесной полянке была моей последней встречей с Николаем Никитовичем, душевным человеком, бесстрашным партизанским командиром.

Мы уже были в междуречье, когда пришла первая весть о тяжелом положении, в которое попало соединение Попудренко…

До железной и шоссейной дорог на своем пути они шли спокойно, разбив один вражеский гарнизон. Перешли железнодорожное полотно, приблизились к шоссе и тут встретили сильный огонь хорошо укрепившегося врага. Попудренко дал команду прорвать засаду. Три раза бросались его отряды в атаку, но враг ввел в бой танки и бронемашины с артиллерией, которые ждали где-то рядом и быстро подошли сюда по шоссе. Из Чернигова по железной дороге прибыла моточасть и, оказавшись в тылу у партизан, преградила им отступление в Тупичевский лес. Вот все, о чем мы узнали: Попудренко в кольце.

Идти ему на помощь — не могло быть другого решения у нашего командования. Соединение начало готовиться, а в район этой жестокой схватки мы выслали разведку, которая, вернувшись, сообщила, что братское соединение Попудренко вырвалось из окружения и ушло в Тупичевский лес, оставленный четыре дня назад.