Михаил Салай - По знакомым дорогам

Наши разведчики продолжали искать дорогу для выхода из Добрянского леса, но везде натыкались на гитлеровцев. Первая ночь прошла спокойно, а вторая? Кочубей и Дунаев в поисках дороги с небольшой группой разведчиков доехали до села Прокоповки, разгромили там старостат, перебили почти всех полицейских и, вернувшись в лес, привели с собой группу местных жителей, которые попросились в отряд. Возглавлял их худощавый человек с палкой в руках, по фамилии Малов. Он прихрамывал. И, как выяснилось, был политруком в Советской Армии…

Константин Михайлович Малов, собирающий воспоминания бывших партизан, радующийся каждой новой страничке с каким-нибудь любопытным фактом, никак не хотел рассказывать о себе. Неудобно. Один из руководителей совета ветеранов, вдруг кто-то скажет — вот, воспользовался возможностью себя показать. Да нет, ничего, дескать, не надо, найдется, о ком рассказывать. Пришел в лес, как и многие другие, отыскал, к своему счастью, партизан и снова включился в активную борьбу с захватчиками.

Откуда пришел? Да из числа попавших в окружение армейцев. Включился в борьбу снова. Значит, уже воевал где-то? Да, с первых дней войны… Все это интересно? Кому? Читателю?

Ну ладно, без эпитетов и лишних слов. Как было…

— Я москвич, коммунист, окончил военно-политическое училище перед самой войной. В период военных действий, которые наш полк начал под Ровно в первые дни войны, после ранения комиссара полка (как раньше называли) исполнял его обязанности. Дрались без отдыха. При прорыве из окружения в районе села Оржица на Полтавщине я был ранен и контужен. Тяжело. В каком-то сарае, куда гитлеровцы свалили раненых, пришел в себя. Попробовал двигаться, не вышло: руки и ноги не работают. Плохо слышал, ничего не говорил больше месяца, а потом еще долго заикался…

Часовые смеялись: медленно дохнут русские! А нас кроме молодости, которая боролась за себя, и армейской закалки поддерживала ненависть к врагу. Теперь будущее не представлялось без борьбы с врагом. Для этого и хотелось встать на ноги.

Видно, чтобы помочь нам «дохнуть», нас перевезли в Хорол и посбрасывали на каменный пол в каком-то здании, именуемом — госпиталь. В окнах ни одного стекла. А на дворе уже осень. Начались болезни. Тиф, воспаление легких… Каждый день умирали десятки человек. Перебитая нога распухла, стала как бревно. Гной и сукровица на ней образовали корку. От ветра, который не удерживали в открытых окнах рваные шинели, мы сбивались плотнее, стараясь согреть друг друга. Насекомые, уничтожать которых не было сил, переползали с одного на другого, копошились в тряпках, прикрывающих раны.

Русский медперсонал помогал нам чем мог: как-то лечил, как-то кормил, а однажды, воспользовавшись тем, что гитлеровцы стали передавать тяжелораненых родным, меня с чужими документами выпустили на волю.

От села к селу, попутными подводами, под сеном и соломой пробирался к цели. Она была одна: партизанский лес. Хотя ходить без подпорок я еще не мог… Люди прятали, помогали. Кормили, от детей хлеб отрывали. Чем их отблагодарить? Одним: думалось, вот приду к партизанам…

Но не так-то это легко. Партизаны везде и нигде. Люди слышали о Ковпаке, о Федорове. Где они? Вроде где-то под Черниговом и Гомелем. А не встречаемся. Так добрался до Прокоповки, на санях. Сил, честно говоря, мало, нога опять похожа на бревно. Меня оставили в селе, взяла к себе семья Шкляровых, но все ей помогали чем могли — и едой, и одеждой. Меня «передавали» на содержание из дома в дом вроде пастуха. Низкий поклон всему селу! Оно — моя вторая родина.

Вечерами в хату набивались мужики, кое-кто доставал из-за голенища немецкие газеты «Колокол» и «Новый путь», толковавшие о «новом порядке». Сводки с фронтов невеселые плюс фашистское бахвальство. Некоторым нелегко было в те дни отыскивать опору для веры в быстрое возвращение своей армии, но вот что главное: я старался поддерживать эту веру, и ведь никто не выдал меня! Одна и та же надежда заполняла людские сердца.

Вспомнив свою рабочую молодость, я чинил «ходики», будильники, замки. Весну сорок третьего года встречал на завалинке хаты, насаживал бабам вилы, мастерил грабли, выздоровление на воздухе шло быстрее. На улице — мальчишки, и среди них бегал хозяйский сын Володька, не раз шепотом предупреждал меня: «Костюк, в хату! Полицай идет!»

Вокруг меня сами собой группировались такие мужики и парни, что хоть завтра в лес веди. Но куда? Где взять оружие? Тоска сжимала сердце. И вот… Когда я услышал, как ручной пулемет дал длинную, непрерывную очередь, узнал сразу: наш. Едва одевшись, скорей на улицу, где слышались выстрелы. Вижу, на перекрестке — крепкий хлопец, форма гитлеровская, а на пилотке — красная лента. Партизан! Что выделывало сердце — словами не скажешь. Кричать хотелось от радости… Когда шли к командиру, по улице навстречу вели пойманных полицаев, но начальник полиции, с чисто полицейской кличкой — Урядник, успел сбежать на велосипеде, в одном белье. «Ладно, думаю, земля большая, а некуда тебе бежать, попадешься…

Вместе с Маловым пришло несколько человек из Прокоповки и соседнего села Будище, один лучше другого. Но… война есть война. Она не терпит благодушия и легкомысленной доверчивости. Тем более война в тылу врага. Если за доверчивостью один душевный порыв, это может дорого стоить. У нас была своя служба, проверяющая людей, и она работала. Однако в приходе этой группы было обстоятельство, которого не зачеркнешь: они пришли в окруженный лес, в отряд, взятый врагом в кольцо. И это само по себе говорило о многом, о готовности людей сражаться в партизанских рядах хоть день, хоть час. Если кто-то еще не понимал нашего положения, я объяснял. Ни один не ушел. Скоро все показали себя храбрыми бойцами. А Константин Малов стал у нас комиссаром отряда, которым командовал Александр Каменский. И когда я забеспокоился, что он с палкой, еще прихрамывает, как будет воевать, Негреев рассмеялся:

— А ты какой прилетел?

— Так… уже все в порядке!

— Ну и у него все будет в порядке. Столько ждал человек. И политруки нам нужны!

Нужны нам были не только политруки, и самое время вспомнить тут добрым словом армейцев — командиров и бойцов, — которые в период отступления их частей, вырываясь из окружения, чаще всего раненные или контуженные, при помощи местного населения прятались от гитлеровцев, искали и так или иначе находили связь с партизанами, а нам оказывали такую помощь в обучении военным премудростям сельских парней, в командовании разными операциями, что и переоценить трудно.

Ну, например, Григорий Шакута из Лемешовки. Может быть, вспомнился сейчас раньше других, потому что пришел к нам за несколько дней до Константина Малова. До войны в родном селе Григорий окончил среднюю школу, работал в поле, заведовал колхозным клубом. Призвали в армию, стал сапером. Уже в первые месяцы войны показал себя храбрым, знающим сапером, командующий армией К. К. Рокоссовский присвоил ему звание младшего лейтенанта и назначил командиром саперного взвода.