Михаил Салай - По знакомым дорогам

Но шахта — это шахта, конечно. Техники безопасности никакой не было. Каждый день убивало по нескольку человек: то обвал, то коногона вагонеткой придушит, то еще что-нибудь. Считалось нормально — шахта! И взрывы газов бывали — тогда сразу гибли десятки людей.

Я работал уже забойщиком, когда попал под обвал. Сидел я один глубоко под землей и думал: ну конец! У меня была с собой бутылка подслащенного чая и кусок хлеба — шахтерский обед, всегда с собой брали. Пью чай, и такой он вкусный, лучше нет ничего на свете. Мысль о том, что придется, не видевши жизни, прощаться с нею, гоню от себя. Когда выпил весь чай — уснул. Очнулся — голова трещит, дышать нечем. Потом начало грудь теснить, сжимать. Не знаю, как долго лежал без сознания, а пришел в себя оттого, что за ноги меня тянут. Повезло! Выручили товарищи, добрались. Навсегда это вошло в меня, как закон жизни: держись товарищей!

А жизнь текла все интересней, осмысленней. Машинист Новиков все чаще говорил со мной на политические темы, я уже и сам говорил с другими. В декабре десятого года девятнадцатилетним шахтером я вступил в РСДРП…

Скоро на руднике — большая забастовка. Казаков вызвали. А я попал в число зачинщиков, меня давай по тюрьмам гонять, ну, думаю, выйду на волю, не такое вам устроим, держитесь, хозяева! Из тюрьмы меня — в деревню, под надзор полиции, да я и там времени даром не терял, не раз с крестьянами о политике заговаривал, и пристав трижды сажал меня под арест, пока не надумал отдать в солдаты — надоело ему возиться с бунтовщиком, как он говорил. И отдал. Началась империалистическая, царю требовались солдаты.

Так я впервые взял в руки оружие. Не я один. А с оружием мы смогли добиться всего…

Едва ли не самым серьезным препятствием на партизанских путях были железные дороги. Они всегда бдительно охранялись захватчиками. Двигаясь дальше по своему маршруту, мы приближались к железной дороге Гомель — Бахмач. Ее надо парализовать.

Что ж! Мы ведь шли на Полтавщину, чтобы взрывать там железнодорожные пути, и я сказал своим командирам: вот вам первый случай для опыта.

У нас был большой обоз, и для движения через железную дорогу мы наметили переезд за селом Деревины, на котором, по донесению разведки, стояла сторожевая застава; а в селе находился стан полиции — сорок человек. Сначала надо было разгромить полицаев, а уж потом захватить переезд.

Учитывая важность задачи, с первым отрядом пошел комиссар соединения Негреев. Помог сильный дождь, который грянул в полночь на подходе к Деревинам. Боевой отряд продолжал двигаться. Нападение на полицию было настолько внезапным, что она, по существу, не приняла боя, большая часть полицаев разбежалась, открыв дорогу на переезд. Туда была немедля послана разведка во главе с Андреем Дунаевым, но что-то долго не возвращалась. И ни одного выстрела не доносилось. Я начал беспокоиться, потому что соединение уже сгруппировалось в Деревинах. И вдруг прибегает Исаак Сосновский и докладывает, что переезд очищен от фрицев. Тогда я и обратил внимание на этого парня, спрашиваю:

— Как очищен?

А он помедлил и отвечает:

— Мы их перекололи.

Без бахвальства, по-деловому, сурово говорит. Вот как, оказывается, это было…

Через полкилометра от Деревин разведчики приблизились к переезду, разделались с двумя вражескими часовыми, а потом ворвались в сторожевую будку, где спали еще несколько солдат, и, не дав им очнуться, покончили с ними. Заметив, что по ту сторону переезда топчутся еще три захватчика, Андрей Дунаев сам переоделся в немецкую форму, за ним быстро переоделись еще два разведчика, втроем вышли из будки, приблизились к часовым и разделались с ними.

По-моему, это пример того, что мало напасть, надо еще и после нападения действовать, не теряя ни секунды, дабы не пропало преимущество, которое дала внезапность.

Соединение быстро перешло железную дорогу и завладело селом Кусеи. В стороне остался железнодорожный мост, охраняемый гитлеровцами. У них были пулеметы, но огонь они открыли, когда мы были уже в Кусеях. Если и доносился до них какой-то шум с переезда, то они не придали этому значения, там свои сторожа. А поводом к открытию огня им послужили два наших взрыва: это партизанские подрывники, словно бы салютуя успешному преодолению серьезного препятствия, подорвали железную дорогу.

Когда я въехал в село Кусеи, меня встретил Митрофан Гаврилович, и еще раз я убедился в любви комиссара к шутке, а главное — в способности при самых сложных обстоятельствах не изменять этой своей любви. Он держал в ладонях несколько куриных яиц, предлагая:

— Могу яичницей угостить. Свежие яйца!

— Откуда?

— Веду заготовку.

— И много заготовили?

— Ящиков тридцать или больше… Только подхожу к одной хате, — объясняет он, — высыпают женщины и говорят: «Вы бы, товарищи, здесь яйца забрали!» — «Какие?» — «Да как же! Фрицы заготовили, со всех сел вокруг свезли, упаковали в ящики, но отправить не успели».

— Скажи Мейтину: пусть запасается, а что не сможет взять — раздаст населению.

Светало… Мы встретили этот рассвет в небольшом, но уютном Добрянском лесу. Очень хотелось полакомиться яичницей, но нельзя развести костры — вокруг вражеские самолеты.

Три наших разведчика — Черныш, Кошель и Сосновский — остались в Кусеях следить за противником. Спать разведчики не ложились, на рассвете сидели в хате и завтракали, когда вбежала хозяйка: фашисты! Ребята вмиг выскочили во двор, притаились: три бронемашины шли по центральной улице. На окраине ставили орудия — стволами к лесу, это наши увидели, перебравшись через огороды в кустарник. Прибыли автомашины с пехотой. Двое остались наблюдать, а Сосновского отправили в лес через луг, заросший некошеной травой…

Он добрался до соединения. Да, гитлеровцы были уверены, что мы в лесу. И не ошиблись.

Не заставили себя ждать и самолеты, хотя костров мы так и не развели. Замаскировались старательно, и немцы сбросили бомбы наугад. Через час Шкловский доложил: на заставу из села Перепись пришла женщина и рассказала, что она сама видела в селе восемнадцать вражеских бронемашин. Взяла ребенка, чтобы ответить, если остановят, будто идет к своей матери в соседнее село, но ей удалось благополучно дойти до партизан.

Так нас заперли и со второй стороны. Что делать? Думалось, надо стараться пока не обнаруживать себя: может быть, удастся оторваться от врага с его обильной, но не лесной техникой. Послал ординарца в отряд имени Щорса, где был Негреев, приказал, чтобы до последнего не открывали огня. Ординарец, вернувшись, сказал, что комиссар и сам принял такое решение, но, по данным щорсовцев, много фрицев и в селе Мостки, то есть южнее нас. Это уже походило на кольцо…