Михаил Салай - По знакомым дорогам

— Уйдет, уйдет! — нервничал Юрченко. — Не так ты поставил свою мину! Что-то не так!

И в это время раздался сильный взрыв — мина сработала. Загорелся паровоз, если так можно сказать о бронированном тягаче, после одного из выстрелов петеэровцев в нем вспыхнуло и пошло разрастаться пламя.

К четырем танкам, нескольким бронемашинам, пяти грузовым и одной легковой автомашинам, уничтоженным нами в Ново-Басанском лесу, прибавился бронепоезд, надолго выведенный из строя. О живой силе, по самым скромным подсчетам, не учитывая раненых, могу сказать — гитлеровцы потеряли в этих боях не меньше двухсот солдат и офицеров.

Мы приближались к Нежинскому лесу, и он скрыл нас раньше, чем догнали каратели. Но через несколько дней разведка снова доносила, о том, будто разделались с нашим соединением (второй раз!). А мы между тем разрабатывали далекие маршруты для диверсионных групп к железным дорогам степной Полтавщины.

Еще в междуречье мы начали готовить к действиям умелых подрывников. Мы заблаговременно создали сорок диверсионных групп, по три человека в каждой.

Становилось все неспокойнее, но учеба не прекращалась. Нельзя было упускать время, да и бывает ли спокойная обстановка у партизан? Помню, как Николай Щорс, обойдя и объехав отряды батьки Боженко, похвалил его за то, что люди задорно настроены, рвутся воевать с оккупантами, и вдруг сказал: «Но вот то, что не проводят у вас военных занятий, это из рук вон плохо! Общий недостаток — во всех отрядах». Батька нахмурился и пробурчал в ответ: «Мы — партизаны». А Щорс возразил горячо, как всегда: «Тем более! В тылу врага бывает посложнее, чем на фронте! Делу учить надо!» Батька слушает да на меня косится: что ж, дескать, при парне выговариваете! А Щорс смеется: «Ничего, пусть наматывает на ус. Молодому жить и воевать, врагов много. Пригодится, Василий Назарович!» Тогда же батька открыл курсы для командиров в селе Хильчачи, подобрав преподавателей из командного состава с образованием и выделив из горячих советов Николая Щорса одну фразу: «Будет хороший командир, будет и отряд хороший!»

Сейчас я переиначил ее мысленно для себя: «Будут хорошие подрывники, полетят и поезда под откос, вместо того чтобы везти на фронт танки и живую силу, снаряды и хлеб». Кроме того, что в каждом отряде готовились подрывники, особую группу Тарновский создал при штабе соединения. Из нее трех человек и послали на железную дорогу Киев — Нежин через четыре дня после того, как соединение обосновалось в Нежинском лесу, на кабыжчанском участке.

Но счет уничтоженным эшелонам противника открылся раньше. Я все приберегал эту новость, чтобы о начатой нами войне на рельсах рассказать покучнее, что ли, в одном месте. Еще из леса у села Красное, так называемого Краснянского, где у нас была недолгая стоянка после перехода через Десну, еще до трудного марша к Новой Басани мы снарядили группу подрывников на железную дорогу Киев — Полтава. Повел их Михаил Осадчий, командование доверяло ему чуть ли не стокилометровый опасный переход по тылам врага. С ним отправились казавшиеся нам лучшими по всем своим данным подрывники Дмитрий Наумов и Иван Гуськов. Мы в них не ошиблись.

26 июля, после терпеливой и тщательной разведки на месте, там, где их никто не ждал, близ станции Яготин, на первом же перегоне от этой станции, наши подрывники поставили мину, на которую скоро и наехал эшелон. Были разбиты паровоз и пять вагонов с живой силой, которая стала мертвой. Один вагон, как подтвердила наша железнодорожная агентура, был с офицерами. Урон захватчикам мы причинили заметный, и путь почти на сутки вышел из строя. А ведь это путь к фронту!

Может быть, эта первая вылазка наших подрывников и подала мысль о том, что относительно далекие рейды на железные дороги Полтавщины могут быть успешнее попыток разместиться поближе к этим железным дорогам и надежнее обеспечат выполнение задачи, стоящей перед нами. И вот из Кабыжчанского леса, где мы раскинули новый лагерь, группа подрывников — Морозов, Юрченко, Надточий — пошла на железную дорогу Киев — Нежин, активно используемую врагом для доставки военных грузов на фронт.

В ночь на 16 августа между станциями Бобровницы и Кабыжча на мины наехал немецкий эшелон. Под откос полетели паровоз и пять вагонов и платформ с солдатами и автомашинами.

Щорсовцам достался «рабочий» участок недалеко от лагеря, по дороге Киев — Полтава. Подрывники группы Ивана Пришепы выбрали удобное место на уклоне, в небольшой балке, и здесь пролежали сутки, наблюдая за охраной и высчитывая, как она согласует свой контроль за путями с движением поездов. Ночью вслед за гитлеровской охраной они бесшумно и незаметно появились на путях, положили и замаскировали две мины и уползли. Не прошло и часа — поезд. После взрыва паровоз лег поперек дороги, а вагоны сорвались с рельсов и покатились вниз. Разбилось восемь вагонов с живой силой, и движение других поездов было задержано на сутки.

Гитлеровцы спешно чинили дорогу, но скоро почти здесь же отличилась группа диверсантов из Чапаевского отряда во главе с Дмитрием Наумовым. О нем хочу рассказать подробнее. Это был молодой рабочий из Корюковки, комсомолец, от которого война потребовала невероятной стойкости, потому что внесла такие серьезные испытания в его жизнь, каких и не сочинишь. Только война их преподносит. Без всякого сочинительства.

Перед войной Дмитрий, которого всегда тянуло к учебе, оканчивал Воронежский государственный университет, собираясь стать специалистом по экономической географии зарубежных стран. Призванный в армию, дрался на сталинградском направлении, где попал в окружение, в плен. Впрочем, в плену он был недолго. Ему удалось совершить побег, спрыгнув с поезда, который шел по родной Украине, мимо Белой Церкви. В течение многих дней, лучше сказать ночей, он пробирался проселочными дорогами в сторону родной Корюковки, на себе убеждаясь, как украинское население, хозяйки хат, пустеющих от горя и разорения, матери полуголых и голодных детей, помогали своим солдатам, одевали, кормили и лечили, если надо. А ему надо было, потому что свалил тиф. Однажды, подобрав Наумова на дороге, его поместили в тифозный барак в Ичне, откуда помогли ему бежать.

В Корюковку он пришел за несколько дней до того, как фашисты сожгли ее. Увели отца, а Дмитрий успел бежать в лес. И тут, в лесу, в двух километрах от Корюковки, он нашел отца среди расстрелянных карателями земляков. Своими руками похоронил его в том же лесу и пошел искать партизан. Вот что он сам рассказывал: