Михаил Салай - По знакомым дорогам

Сбивать паром под носом у немцев — эту мысль мы сразу отбросили. Обнаружат, легко догадаются, что мы затеваем, и сами подготовятся к встрече. Было предложение — построить плавающий мост через реку. Тоже отказались — много леса нужно рубить, много времени расходовать на это, а главное — снова выдать себя. У нас же была задача — тайно переправиться через довольно широкую Десну и ночью напасть на врага.

Оставалось одно — лодки. А где столько лодок взять, где добыть? Все лодки немцы предусмотрительно стащили в Новгород-Северский и охраняли. Значит, там их и надо было брать. Один из охранников — матрос Чуденко — еще раньше был завербован в подпольный новгород-северский отряд, но вместе с ним лодки сторожили три гайдамака.

Подпольным отрядом руководил Харченко, тоже бывший матрос, да еще с крейсера «Аврора», ему и поручили эту операцию, тщательно продумав ее.

Утром немцы заметили лодки, плывущие по Десне, всполошились и, конечно, прежде всего кинулись на пристань. А там, в сторожке, еще ночью, в тот час когда на посту стоял Чуденко, побывал со своими людьми Харченко. Гайдамаки спали. Подпольщики взяли столько лодок, сколько смогли, а остальные пустили по течению, как заранее условились. Гайдамаков, заткнув им рты, увезли с собой, но надо было окончательно сбить немцев с толку, поэтому Чуденко привязали к лавке и оставили в сторожке, по его просьбе «наградив» тремя синяками.

Когда прибежали немцы, он стонал. Объяснил: гайдамаки оказались изменниками, напали на него с какими-то людьми, избили, связали, а лодки пустили вниз по реке, перерубив всю привязь. Немцы, видевшие плывущие лодки, поверили; нам же только это и требовалось: место переправы было намечено выше по течению, и таким образом наш подпольщик отвлек немцев от партизан.

А Харченко доставил больше двух десятков лодок…

Но как поставить в лодку телегу? Придумали: сначала перевезли людей, затем связали по паре лодок и уложили на них заранее приготовленные помосты. Получилось нечто вроде парома. Ну, а лошади? Вплавь, конечно!

Все шло хорошо, но разве обходится такое большое дело без осложнений? Наверно, невозможно это. «Лошади не пошли в ночную реку. Как их ни заталкивали, они не поддавались, что тут было делать?

Выручил один старик из местных крестьян. Говорит:

— Стойте, хлопцы., Давайте я сяду в лодку, возьму одного коня за повод и потяну за собой.

— А другие?

— Вяжите к его хвосту другого, а за ним третьего, по пять-семь штук. Поплывут, авось.

— Ты, старик, думаешь, что это гуси?

— Вяжите!

И ведь вышло по-стариковски! Все только ахнули. А кони оказались на том берегу. Иных пришлось подстегивать хворостинами, иных уговаривать: «Но, но, милый!». Одолели Десну…

Сейчас мы находились от нее в сорока — сорока пяти километрах. Для натренированных партизанских ног — расстояние на одну ночь. Лежала на пути речка Остер, неглубокая — по пояс, неширокая, но все же метров до тридцати, ручьем не назовешь, а особо запомнились ее берега. Торфяные, крутые. Когда шли сюда, переправу наладил партизан Сибирский, предложивший разгрузить телеги и переправлять их пустыми, я рассказывал об этом. Сейчас его не было, он погиб в Ново-Басанском лесу. Но ведь опыт остается. И торф, хоть и быстро разжижался под сапогами, ботинками и копытами, не остановил нас.

Путь держали к селу Максим, лежащему уже на правом берегу Десны. С левого хорошо видны хаты этого села. Высоко, на самой горе, стояла хата колхозника Артема Домашевского, с которым связали нас междуреченские партизаны. Отряд Збанацкого снова оказал нам большую помощь, на этот раз в переправе через Десну. Он сам переправлялся в том же районе, возвращаясь в междуречье, и по-хозяйски, гостеприимно, можно сказать, уступил нам право первыми сделать это.

Артем Домашевский и другие крестьяне, помогавшие партизанам, заранее затопили у берега лодки и баркасы, чтобы гитлеровцы не обнаружили их скопления. Теперь наши разведчики, посланные вперед, помогали достать и подготовить к переправе этот «флот».

Километрах в пяти от Десны, в селе Волчек, соединение перед рассветом сделало привал на завтрак. Расходовать свои продукты не пришлось: местные крестьянки с охотой кормили партизан, угощали горячей едой и радовались нам так, будто уже сама армия пришла. Сеял мелкий дождь, утро было пасмурное, солнце почти не проглядывало из-за облаков, а запомнилась эта короткая остановка в Волчке как солнечная, радостная. Настроение было особое и у партизан, и у крестьян.

Ушли на правый берег лодки с первыми партизанами, на баркасах, застланных досками, поплыли пушки и повозки с продовольствием и боеприпасами, вслед за ними переправлялись лошади. Труднее было с коровами, особенно с быками, дюжину которых, тяжелых, откормленных, мы недавно захватили в гитлеровском хозяйстве. Но и их загнали в воду, перетащили. Мейтин пока и слушать не хотел, но я думал о Днепре и понимал: недолго коровам и быкам оставаться нашими спутниками…

Почти все соединение было уже за рекой, когда меня изрядно напугал Артем. Приплывает на лодке и передает: тебя просят, чтобы быстрее переправлялся. Значит, там что-то серьезное! Прыгнул в лодку к Артему, поплыли. Хотя Артем работал веслами привычно, ухватисто, с силой, переплыть Десну — это не две и не три минуты. Встретил меня Каменский.

— Что, — спрашиваю, — за беда?

— Да нет, — говорит, — никакой беды, пойдемте скорее в хату, а то яичница остынет.

И здесь устроили партизанам угощенье. Крестьянки села Максим ждали нас за столами не только с яичницей, но и с полным обедом. Несмотря на то что прилетели два бомбардировщика, кружили над селом и бомбили его, хозяйки разводили огонь в печках и стряпали. Эта вера в нашу партизанскую победу на берегу Десны шла от большой веры в непременную победу советского народа над немецко-фашистскими захватчиками. Все со дня на день ждали свою армию. Рассказывали, как настрадались, вытирали слезы от радости, глядя, как партизаны едят нехитрое и небогатое, но такое вкусное, домашнее угощение: сало, огурцы, пирожки. Борщ с хлебом!

Больше всего ласкал душу хлеб. Ведь у нас в лесу хлеб почти всегда был пресный, соли, как я говорил, не хватало, пекли несоленые лепешки. А тут!.. Артем, гостеприимствуя в своей хате, попросил Негреева, чтобы он разрешил подать к столу по чарке самогонки.

— А чего ты меня спрашиваешь? — попытался отшутиться Митрофан Гаврилович. — При чем тут я?

— Это дело душевное, — сказал Артем, — значит, политическое. Вот я и того… к комиссару!

Негреев помялся, но разрешил. По чарке, не боле! Вот и Десна за спиной! Мейтин доложил, что при форсировании реки утонула рыжая кобыла, и одна обозная телега опрокинулась с настила на баркасах, уплыла вниз по реке, а в ней — и мои валенки, на которые можно было, конечно, плюнуть с усмешкой, да я так и сделал, но потом не раз вспоминал о них, потому что валенки, если не геройствовать, требовались мне иногда и летом, несмотря на августовское солнце.