Михаил Никольский - Кровью своего сердца

Разрывная пуля попала ему в живот. Он упал и закричал не своим голосом. Девушка испугалась, вдруг кто-нибудь слышал выстрел, зайдет сюда — тогда конец. Вся дрожа от страха, Ольга молча наблюдала, как в муках умирал ее враг, истекая кровью. Примерно через пару часов, убедившись, что в деревне спокойно, она с большим усилием оттащила труп к стене, прикрыла его и кровавое пятно соломой, спрятала винтовку с ремнем, на котором висели подсумки с патронами, а сама стала дожидаться вечера, пока хорошо стемнеет.

В сумерках она незаметно прокралась к дому и постучала в окно. Света в доме не было. Мать через окно еле узнала свою дочь. Открыла дверь в сени, зажгла коптилку и испугалась: дочь вся в лохмотьях и синяках, с кровоподтеками. «Что с тобой?» — спросила мать. «Молчи, потом скажу», — трясясь от пережитого, еле процедила сквозь слезы Ольга. Мать согрела воды, чтобы она умылась и дала чистое белье. Только после этого дочь кое-как успокоилась, немного поела молока с хлебом и сказала матери, что оставаться дома ей нельзя. Как раз в эти минуты Леонид Манкевич, Куркевич и я оказались в деревне. Когда Леонид постучал в окно и зашел в сени, Ольга со слезами бросилась к нему на шею с просьбой спасти ее. Через полчаса Ольга с узелком в руках и Леонид вышли на улицу. Поскольку было темно, мы не видели даже лица девушки. Винтовку и подсумок с патронами, что показала нам Ольга, мы забрали с собой. А труп полицая захоронил отец Ольги по просьбе Леонида.

Только под утро, когда мы прошли более 15 километров в сторону от Любани и ее деревни, в хате другого нашего связного мы остановились на отдых. Леонид договорился с хозяином, чтобы Ольга некоторое время пожила в его семье под видом родственницы. Тот согласился, а мы ушли дальше на разведку в Любань. С Ольгой мне больше не пришлось встречаться, Манкевич заходил, давал ей новые поручения для встреч с подпольщиками Любани. А примерно через полгода уже в начале июня 1944 года по доносу предателя Юзика (фамилии его не помню), которого во время блокады фашисты взяли в плен, и он согласился сотрудничать с ними, Ольгу арестовали, посадили в Любанскую тюрьму, затем отправили в Бобруйск, а там она заболела тифом. Ее перевели в изолированное помещение, где были другие тифозные. Ждала смерти со дня на день, признавалась нам при встрече Ольга. Наступление Красной Армии 23—24 июня 1944 года было настолько стремительным, что фашистам не удалось ни вывести молодежь в Германию, ни уничтожить арестованных в Бобруйске. Освободили Ольгу наши войска, военные врачи подлечили немного и подкормили в полевом госпитале, а когда она почувствовала себя достаточно окрепшей, на попутных военных машинах доехала в Любань и пришла домой к огромной радости родных.

После войны Ольга стала учительницей начальных классов, затем после окончания пединститута преподавала белорусский язык и литературу в старших классах средней школы, долгое время работала завучем. Вышла замуж за шофера в своем колхозе, родила и воспитала четверых детей, которые живут самостоятельно в Бресте, Солигорске, Минске и в Любани, имеет более десяти внуков. Когда мы с Леонидом Манкевичем встретили Ольгу Павловну впервые, постарались оформить необходимые партизанские документы. Вскоре она получила справку из партархива ЦК КПБ, оформила в райисполкоме удостоверение «Партизана Белоруссии», получила несколько медалей и орден Отечественной войны, стала персональной пенсионеркой. Иногда ее по прежнему приглашают на замену учителя, чтобы вела уроки белорусского языка и литературы.

В деревне Большая Слива Слуцкого района была у нас еще одна связная — Евдокия Михайловна Федяева, «тетя Дуся», как ее называли в отряде. С ней тоже приключилась довольно трагическая история. Во время блокады карателями партизанской зоны в Любанском районе фашистам удалось схватить ее с двумя малыми дочками. Одна дочь — ее родная от первого мужа (к тому времени уже покойного), а вторая — дочь ее второго мужа, мать которой умерла вскоре после родов. Ее второй муж был лейтенантом госбезопасности. После присоединения Западной Белоруссии его с семьей направили в город Барановичи, где их и застала война. Вместе с семьями других офицеров-чекистов Евдокия Михайловна должна была эвакуироваться на автомашинах, но по пути следования колонна попала под бомбежку и не смогла двигаться дальше. Беженцы с детьми и клунками в руках кое-как пешком добрались до Слуцка. Здесь Дуся и осталась, так как дочки, которым было по 6—7 лет, уже не могли идти дальше.

Из города какой-то немецкий чиновник направил ее для временного размещения в деревню Большая Слива. Здесь она познакомилась с местными патриотами и стала связной партизан. Вскоре кто-то из местных предупредил ее об опасности ареста гестаповцами, и она с дочками прибыла в нашу бригаду имени Чкалова. Работала в госпитале на острове Горное.

Весной 1944 года немцы с полицаями арестовали ее и повели пешком в Глуск. По пути какой-то добрый полицай отпустил ее детей, и они вернулись в партизанскую зону, жили на случайную помощь местных жителей, которым удалось спастись от ареста и расстрела. Мать их немцы угнали на работу в Германию, а мы все считали ее погибшей. Из лап немцев ее освободили советские войска, и она вернулась домой в Сталинград. Оттуда она пыталась разыскать своих детей и нашла их в Слуцке, куда она пришли вместе с партизанами-громовцами. Узнав об этом, мы посадили девочек на поезд с письменной просьбой ко всем железнодорожным начальникам оказать сиротам всяческое содействие и помощь в поездке до Сталинграда. Можно представить себе радость матери, встретившей своих родных дочерей, которых давно считала погибшими.

Пыталась Евдокия Михайловна разыскать и своего мужа-чекиста. Она была уверена, что он, как и все подлинные патриоты, честно воюет с фашистами. Каково же было ее удивление и возмущение, когда она узнала, что он, отправив семью из Барановичей, не ушел воевать, а скрывался три года, как говорят, «под юбкой» у одной вдовы. Когда наши заняли Барановичи, его призвали в армию, и он служил рядовым, скрыв свое звание и должность до войны. На фронте был ранен, остался инвалидом без ноги. Его «военная жена», не надеясь на помощь от такого мужа, просто выгнала его из дома. Через годы скитаний и мытарств на костылях решил он вернуться к довоенной жене, Евдокии Михайловне.

Нашел ее, все рассказал, она не поверила, и решила поехать в Барановичи, найти ту женщину, с которой он жил в годы войны, разузнать все подробности. Вернувшись домой в Волгоград, она еще раз переговорила с прежним мужем… и отказала ему в просьбе стать его женой. Ее возмутило, что она с двумя малыми дочками пошла в партизаны, а он «чекист» по трусости своей прятался от войны. Так он и умер, скитаясь по пивнушкам, и таким же, как он, потерянным женщинам. Дуся приезжала в Слуцк, жила у нас дома.