Виктор Сытин - Человек из ночи

За два или три дня Бюро юридически оформилось как «законное учреждение». Директор Литературного института, отличный администратор, Федосеев занялся организационными делами. Мы с Лидиным провели учет членов Союза, находившихся в Москве, с привлечением их к общественной работе. И наверное, нам почти ничего не удалось бы сделать, если бы Московское бюро не поддержал актив из писателей и неэвакуированных сотрудников издательства «Советский писатель» и других учреждений правления Союза.

Первой пришла к нам на улицу Воровского Елена Ивановна Авксентьевская, многолетняя заведующий библиотекой. Кто из писателей не знает этой женщины, энтузиастки библиотечного дела?

— Все, что хотите, буду делать, — сказала она, улыбаясь своей всегдашней милой улыбкой.

— У нас пока нет денег, чтобы платить зарплату.

— Проживу как-нибудь. В такое время не могу без Союза. Библиотеку я заперла и опечатала.

— Хорошо. Будьте нашим начальником штаба. Согласны заниматься всем делопроизводством?

— Я уже сказала — все буду делать.

В тот же день в бюро появились Борис Шиперович и Иван Пикулев, сотрудники издательства «Советский писатель». Они рассказали, что существует опасность расхищения рукописей и архивов из помещения издательства в Большом Гнездниковском переулке. Тут же надо было принимать какие-то срочные меры. Мы решили назначить Пикулева директором, а Шиперовича главным редактором издательства «Советский писатель» при нашем бюро и поручили им прежде всего обеспечить охрану издательского хозяйства, а затем выяснить возможность печатания хотя бы небольших книжек и листовок. Некоторые типографии, например газеты «Правда» и «Известия», ведь работали. Вскоре пришлось нам назначить и директора Дома литераторов. И там тоже необходимо было обеспечить сохранность здания и имущества и контролировать столовую. Директором ЦДЛ стал журналист и искусствовед Соболевский.

Так через три дня Московскому бюро удалось навести некоторый порядок в хозяйстве Союза.

Это было первым, но не главным делом бюро.

Все мы были абсолютно убеждены, что Москва никогда не будет захвачена врагом. Со всей искренностью теперь, через много лет, я могу сказать, что это не громкая фраза, не прикрашивание истории, а истинная правда. Причем, говоря «мы», я имею в виду не только Лидина и Федосеева, не только названных выше наших товарищей — сотрудников Союза, но и группу неэвакуированных писателей, не говоря уже о писателях, призванных в армию и работавших в «Правде», «Известиях», «Красной звезде», фронтовой газете Западного фронта. Большинство их вошло в актив Московского бюро, и я должен назвать их имена.

Это Петр Павленко и Алексей Сурков, Леонид Соболев и Новиков-Прибой, Павел Юдин и Владимир Ставский, Владимир Ермилов и Вадим Кожевников, Анатолий Виноградов и Юрий Слезкин, Сергей Голубов и Александр Яковлев, Иван Попов и Цезарь Солодарь, Николай Богданов и Степан Щукин, Аршалуйс Аршаруни, Юрий Шер-Дорф-Немченко, Николай Архипов, Михаил Матусовский, Александра Горобова, Марк Ефетов, Евгений Габрилович, Юрий Смирнов, Татьяна Окс-Ге. Потом в работе бюро участвовали приехавший в Москву после ранения Анатолий Софронов, прорвавшиеся из оккупированных районов Евгений Долматовский и Борис Ямпольский, наезжавшие с фронтов Константин Симонов, Борис Горбатов, Александр Безыменский, Лев Славин, Владимир Рудный, Евгений Воробьев, Борис Кушнир.

Горько, что больше половины из них уже нет в живых.

В конце октября бюро удалось получить два вагона и отправить в Ташкент нескольких престарелых писателей и более тридцати семей писателей-фронтовиков.

Трудно забыть тот вечер, ту ночь…

На платформе Курского вокзала стоит эшелон. Полная тьма. Лишь кое-где синие огоньки фонариков проводников. Идет посадка в вагоны. Вдруг голос сирены воздушной тревоги, и по вокзальному радио хриплый голос объявляет о прекращении посадки и приказывает всем занявшим места в вагонах и находившимся на перронах спуститься в туннель.

В темном небе на западе появляются искорки разрывов и голубые нити прожекторов. Ни выстрелов, ни шума моторов пока не слышно. Еще несколько минут тишины. Затем заунывный стон идущих на большой высоте немецких бомбардировщиков, нарастающий грохот выстрелов зениток, треск пулеметов, сполохи огня, качающиеся столбы света и пунктиры трасс в небе. Вскоре вспышки стали более яркими, оранжево-розовыми, и воздух встряхивали глухие тяжкие удары.

— Это в районе Тимирязевки, — тихо говорит мне Борис Киреев, с которым мы провожаем «наши» вагоны. — Лишь бы… — Он не договаривает. Понятно и так. Лишь бы бомбы не угодили на территорию станции, где эшелоны с женщинами, детьми и стариками.

Милиционер прогоняет нас в туннель.

С непривычки здесь кажется очень светло. Вдоль стен на чемоданах и узлах сотни людей. Детишки возбуждены, но никто не плачет. Крошечная черноглазая девчушка хватает Киреева за полу пальто.

— Дядя Борис, дядя Боря! Мама боится, а я нет! Правда, не надо бояться?

— Не надо, деточка, не надо. Сейчас наши летчики их прогонят, и ты поедешь на поезде…

Страшный удар сотрясает землю. Со сводов туннеля сыплется штукатурка. Девчушка бросается к матери, прижимается к ней и плачет. Мы с Киреевым переглядываемся. Бомба упала, очевидно, не очень далеко.

К счастью, противовоздушная оборона столицы не дала фашистским стервятникам больше бомбить Москву. Вскоре прозвучал отбой воздушной тревоги, и эшелон благополучно ушел на восток. А мы зашагали на улицу Воровского, в правление Союза, где я и стал жить на казарменном положении.

Пока мы медленно шли в полной тьме улиц, немцы налетали еще дважды. Приходилось отсиживаться в подъездах, опасаясь осколков зенитных снарядов. С шуршанием и свистом они сыпались с неба.

На следующий день ранним утром мне позвонили из Московского комитета партии и сообщили грустную весть: погиб драматург Афиногенов.

А еще через день еще одна печальная весть: погиб наш активист, писатель Дорф-Немченко. Он возвращался домой после выступления у зенитчиков. Взрывная волна от недалеко упавшей бомбы бросила его на каменный забор, и он был смертельно контужен.

Еще в первые дни существования Московского бюро мы задумались над тем, как использовать находящихся в Москве писателей в той большой агитационно-пропагандистской работе, которая осуществлялась в столице городской партийной организацией. В печати и по радио постоянно выступали писатели — сотрудники газет, так сказать, «по службе». А нельзя ли, несмотря на прифронтовую суровую обстановку, устраивать встречи писателей с читателями в общественном порядке? В городском комитете ВКП(б) и райкоме партии одобрили эту идею, и мы начали организовывать литературные выступления в военных подразделениях, в частях ПВО, на промышленных предприятиях, в крупных домоуправлениях.