Раиса Берг - Суховей. Воспоминания генетика

Издательство предложило ему издать его избранные труды. Он отказался — молодой, вот помру, тогда… они настояли, он подготовил два тома, две тысячи рублей потратил на перепечатку на машинке. Ответ издательства гласил: «Труды устарели, пишите новые…» И дело заглохло.

Богиня возмездия — Немезида собственной персоной, видно, вмешалась и послала Калеснику меня. Он пустил в ход власть вице-президента.

Отчет о деятельности Географического издательства перед общим собранием Географического общества Советского Союза делал директор издательства Будыко. Человек шестьсот наполняло зал. Претензий к издательству оказалось множество. Об издании избранных трудов Калесника — ни слова. Будыко жаловался, что ответственность за текст книг несет редакция. Пусть автор тоже несет ответственность. Я сказала: «Автор согласен». Зал захохотал. Под самый конец заседания кто-то спросил, почему не напечатано ни одной книги о Берге. Директор сказал, что печатается книга и назвал автора — меня. Недоразумение задержало выпуск. Оно ликвидировано.

Книга «По озерам Сибири и Средней Азии. Путешествия Л.С. Берга (1898–1906 гг.) и П.Г. Игнатова (1898–1902 гг.)» увидела свет в 1956 году. На обложке стоит год издания — 1955.

В плане издательства имелись две книги о Берге: моя и книга двух географов. Их имена Геккер и Мурзаев. Нет ничего тайного, что не стало бы явным. Загадка отрицательного отзыва Геккера в журнале «Вокруг света» разъяснилась. Геккер биографом Льва Семеновича не стал. А Мурзаев в 1976 году к столетию со дня рождения Льва Семеновича выпустил книжку «Жизнь есть деяние», посвященную деятельности отца. Она издана в цвете, в прекрасном переплете. Все карты маршрутов экспедиций Берга взяты из моей книги. Источник не упомянут. И в списке литературы о Берге моя книга не значится. Я — эмигрант, ссылаться на меня не запрещено, зачем запрещать, когда достаточно не рекомендовать. Мурзаева не виню. Автор как не нес ответственность за текст книги, так и не несет. Ответственность несет одна редакция. А она подчиняется рекомендациям свыше. А совесть? — скажете вы. Ишь чего захотели! Совесть! Ведь кроме редакторов, несущих ответственность, есть еще Главлит — грозная цензура, и она несет ответственность. И так много несущих ответственность, что вступает в силу великий и непогрешимый закон диалектики — «количество переходит в качество», прошу прощения за жаргон, но именно так нас учили в университете, — и притом не в какое угодно качество, а обязательно «в свою противоположность», и получается абсолютная безответственность. Безответственность перед правдой. Приказы идут от тех, для кого нет понятия правды. Чем строже кара за ослушание, тем легче для автора сделка с совестно. Непокорность карается смертью. Смертью детища — книги.

Книжка Мурзаева хорошая. Мерил он отца, к сожалению, своей мерой. Он не только стирал, он крахмалил. Представьте кухарку Кржижановского биографом Глеба Максимилиановича. Написала бы она, что Кржижановский, занимаясь в шестидесятилетнем возрасте фигурным катаньем, делал в небе шпагат, чтобы доказать уборщицам катка свою виртуозность? Она слышала рассказ от самого Кржижановского. Она бы не написала. А Мурзаев, будь он на ее месте, написал бы. Он повествует, что Лев Семенович хотел в молодости быть певцом и даже заготовил псевдоним — Звездич-Струйский, пародию на псевдоним Луначарского. Я слышала эту арабеску не раз. Мария Михайловна, для которой в присутствии гостей отец балагурил, выражала свое негодование, в отличие от Зинаиды Павловны, не словами, а миной. Мурзаев недостаточно наблюдателен. Арабеска приведена как факт биографии. А что отец писал великолепные сюрреалистические сказки, Мурзаев, видно, не знает. Книгу свою он заканчивает словами А.И. Герцена: «Былое не утратилось в настоящем, не заменилось им, а исполнилось в нем». Ни минуты труда Мурзаеву не понадобилось, чтобы украсить свою книгу цитатой из Герцена. Эти слова я привожу в качестве эпиграфа к заключительной главе моей книги. Но заканчиваю я ее, в отличие от Мурзаева, грустной нотой. Но и на моей книге, как и на книге Мурзаева, лежит печать угодничества. Это не Каинова печать. Каин восстал против Бога, убив угодного Богу брата. Советский биограф обязан курить фимиам строю, режиму, власти. Великая Октябрьская революция осчастливила всех, кого не уничтожила порожденная ею охранка. Во славу мудрого руководства партии пишутся биографии. Награды, выдвижения, избрания поименованы. Травля, аресты, расстрелы, голодная смерть в лагерях, — их как бы и не было вовсе. Половина правды — худшая, коварнейшая ложь.

К столетию со дня рождения Григория Андреевича Левитского, загубленного Презентом профессора Ленинградского университета, талантливейшая ученица Левитского А.А. Прокофьева-Бельговская написала статью «Т.А. Левитский и отечественные исследования по морфологии хромосом». [Историко-биологические исследования. М.: Наука, 1978. Вып. 7. С. 46–64. 178]. Семнадцать строк его биографии, напечатанные петитом, заканчиваются словами: «В 1945 году в связи с 220-летием Академии Левитский посмертно награжден орденом Трудового Красного Знамени». Ни даты, ни места его смерти нет. Награжден Григорий Андреевич по ошибке. В списке членов-корреспондентов Академии наук и ее действительных членов, представленных к награде, случайно оказалось его имя. Будь он так знаменит, как Вавилов, его бы не наградили. Вавилов не получил в 1945 году полагавшегося ему по чину ордена Ленина. Прокофьева-Бельговская лукавит. Она знает, что лак с брачком. В «те» времена посмертно не награждали. Анекдот: «Какое изменение внес Хрущев в Конституцию? — Каждый имеет право на посмертную реабилитацию», — рожден хрущевской эрой.

В Издательстве географической литературы мне не простили. Представить себе что-либо более жалкое, чем оформление моей книги, невозможно. Будто она издана не в пятидесятые годы, а в двадцатые. И что обиднее всего, — опечатка на опечатке. Именной и предметный указатель, даты жизни выброшены. Нет списка иллюстраций, сделанных художником по фотографиям, ни разу не публиковавшимся.

Взятка! Могучий стимул строительства коммунизма, лучшее из средств повышения качества продукции! Великая традиция русской жизни! Былое не утратилось в настоящем…

Если до смерти отца, постигая тайны формирования растительного сообщества и растя свой выводок, я резвилась над бездной, то после его смерти я резвилась на ее дне. Без службы, в коммунальной квартире, без денег, без мужа. О службе не могло быть и речи. Пребывание на кухне среди обожаемых соседей страшило меня, обожать их можно только на расстоянии. Семейному счастью пришел конец. Мария Николаевна согласилась работать, не получая зарплаты, но она болела, а когда не болела, ездила к сыну в Красноярск. Уж не знаю как проскрипели, залезая в долги, первые полгода после смерти отца. А через полгода я получила наследство. И Сим получил — я уговорила его. «Марьмиха просит, чтобы мы с тобой отказались от наследства, — сказал Сим. — Завещание отца показывала, он все ей завещал. Я согласился». Мария Михайловна и ко мне обращалась с соответствующей просьбой и показывала мне маленькую бумажку, где рукой отца, его идеальным почерком, написано завещание на имя мачехи, ее одной.