Раиса Берг - Суховей. Воспоминания генетика

Много есть причин, почему генетика не погибла окончательно под сапогом лысенковщины. Одна из них — бесстрашие таких людей, как В.П. Эфроимсон, И.А. Рапопорт, Б.Л. Астауров, З.С. Никоро, М.Л. Бельговский, В.С. Кирпичников, В.В. Сахаров, А.А. Малиновский. Бесстрашие перед лицом смерти. Она ждала их, чтобы преумножить неведомые могилы, в которых лежали их друзья, учителя, те, кому надлежало подражать. Но могилы, даже затерянные и, может быть, именно и в наибольшей степени затерянные, обладают великой силой. Они — барьер на пути всеобщей деморализации. Генетика не погибла в Советском Союзе потому, что за нее в застенках погибли Вавилов, Карпеченко, Левит, Левитский, Агол, потому что многие приняли за нее мученический венец, пошли на бесславное прозябание, отказались ради нее от доблести.

Способность испытывать «неизъяснимы наслаждения» — залог бессмертия только для бессмертных. Смертному ощущение опасности никакого удовольствия не доставляет. Разве что опасность грозит не ему самому, а другому — мотогонщику или тореадору, Тогда он спешит испытывать «неизъяснимы наслаждения». Но и гибель гибели рознь. Прочитайте «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына или «Воспоминания» Надежды Мандельштам. Надежда Яковлевна описывает реакцию писателей на арест Мандельштама. Гибель Мандельштама — редчайший случай, когда причина уничтожения была. Мандельштам написал стихотворение про Сталина и его сатрапов пером Гойи. Пастернак сказал: «Он не должен был писать этого стихотворения. Он — еврей». Надежда Яковлевна сделала вид, что она не понимает, что в стихотворении противопоказано еврею. Она прочла стихи Пастернаку и спросила. Дальше она в рассуждения не вдается. Всякому и так ясно, что еврею — представителю и без того гонимого народа — противопоказан самый факт сатиры. Ее книга — не только правда, это хорошо сказанная правда.

Смельчаки подвергают опасности не только себя, но и близких, друзей, знакомых, все многочисленные группы, членом которых является каждый, — представителей своего учреждения, своей специальности, своего народа. Всех их смельчак ставит под удар, превращает в потенциальных врагов народа — обязательно народа, ни больше ни меньше — в объект профилактического террора, кровавой бдительности.

Трусость, безмолвное подчинение, все средства мимикрии превращаются в этих условиях в атрибут высшей морали. Ибо трус ставит интересы семьи, собратьев всех категорий, с которыми связан, выше своих собственных. А это и есть мораль.

Согласно Пушкину — ибо гений — только угроза личной мгновенной гибели таит те самые неизъяснимые наслаждения… Есть упоение в бою… помните. Угроза ГУЛАГа относится к другой категории. Перед лицом ГУЛАГа невозможно испытывать ничего, кроме того, что должен испытывать тушканчик перед тем, как он прыгает в пасть удава. Удаву оставалось только раскрывать пасть. Даже думать, как бы обжорство не повредило драгоценному здоровью, не нужно. Все шито-крыто, а узнают — не поверят. Страна победившего социализма.

В этих условиях генетика не погибла, и наличие смельчаков — одна из причин того. Мера опасности — мера смелости.

Генетика страха — излюбленный предмет современной генетики животных. Наследование боязливости и смелости, наследование склонности и умения внушать страх. Многое уже известно. Шкала оборонительных и агрессивных типов поведения имеет огромный диапазон. Разнообразие создано групповым отбором — оно полезно группе в целом. Управление — разумное использование ресурсов — требует соподчинения. Совершенство управления — одна из стратегий в борьбе за жизнь. Чувство страха одних членов группы и способность внушать его — других, консолидирует членов сообщества и повышает его шансы выжить. Побеждают в жизненном соревновании, — а победить и значит выжить, — группы, члены которых наиболее разнообразны. Сам тип наследования боязливости и смелости, лидерства и отсутствия тех черт в характере, которые делают вас лидером, показывает, что отбор шел по размаху изменчивости. Индивидуальный отбор поощряет лидеров. Ему противостоит могущественная сила — отбор групп. Характер наследования лидерства, бесстрашия, боязливости — результат этого столкновения. Групповой отбор на стороне угнетенных в той же мере, как и угнетателей. Наследуемость лидерства мала. Трусы рождают иной раз бесстрашных. От лидеров, от супружеской пары лидеров — ибо они подбирают друг друга не по контрасту, по сходству — рождаются и тихомирные, и те, кто способен внушать страх.

Можно не сомневаться, что наследование боязливости, бесстрашия, лидерства у человека ничем не отличается от эстафеты группового разнообразия у животных. Хорошо и худо. Смотрите, как бы от вас с вашим отвращением к лидерству, к самому факту существования крысиной иерархии у человека не родился этакий крысиный король… Это худо. Хорошо, что комбинации наследственных задатков, обеспечивающие смелость, альтруизм, жертвенность, неискоренимы.

Ничто не может предотвратить рождения смельчаков и благотворного влияния уже принесенных жертв, затерянных могил.

«Почему ученые не борются за свободу науки?» — спросили меня в 1968 году студенты вечернего отделения Новосибирского университета. «Ведь писатели боролись. В тюрьмах даже сидят. Значит, можно», — сказала замученного вида студентка. Вдумайтесь в эти слова: «В тюрьмах сидят, значит, можно».

В сталинские времена протесты студентов были чрезвычайной редкостью. Мне известны только два случая. Когда в 1940 году был арестован заведующий кафедрой генетики растений Ленинградского университета профессор Г.Д. Карпеченко, одна студентка в знак протеста подала заявление об отчислении и была отчислена.

В 1948 году после августовской сессии ВАСХНИЛ один студент Медицинского института в Ленинграде запротестовал против увольнения профессора кафедры общей биологии Ивана Ивановича Канаева — известного генетика, историка науки. Студент (Юрий Львович Нуллер) был арестован, получил свои десять лет лагерей, реабилитирован в хрущевское время, стал генетиком — специалистом по генетике психических заболеваний. Он считает арест психической травмой, способной провоцировать заболевание. О нем молчу.

Студентке ее смелость сошла с рук. Отчислили и только. Она вместе со своей матерью умерла двумя годами позже в блокаду от голода и холода. Ее звали Эдна Борисовна Бриссенден. Я знала ее хорошо. Она — моя ученица. В 1937 году ко мне привели на кафедру генетики и экспериментальной зоологии ЛГУ девочку-школьницу, чтобы я — аспирантка этой кафедры — обучила ее генетике. Она ученица восьмого класса школы — пятнадцать лет ей, значит, было — и студентка университета для школьников. Был такой. Всякий школьник мог при желании посещать его по вечерам. Оказалось, что девочка по-русски говорит, хотя и правильно, но с сильным акцентом. Первая фраза ее: «Мне нужны мыши». —