Александр Пушкин - Письма к жене

16 мая .

Адрес : Натальи Николаевне Пушкиной в Волоколамск в села Ярополец.

Автограф: ИРЛИ, № 1511.

Почтовый штемпель: «С. Петербург 1834 маия 18».

Впервые: ВЕ, 1878, март, с. 12—13. Акад., XV, № 941.

Мой ангел! поздравляю тебя с Машиным рождением, [309]цалую тебя и её. Дай бог ей зубков и здоровья. Того же и Саше желаю, хоть он не именинник. Ты так давно, так давно ко мне не писала, что несмотря на то, что беспокоиться непустому я не люблю, но я беспокоюсь. Я должен был из Яропольца получить по крайней мере два письма. Здорова ли ты и дети? спокойна ли ты? Я тебе не писал, потому что был зол — не на тебя, на других. Одно из моих писем попалось полиции и так далее. Смотри, жёнка: надеюсь, что ты моих писем списывать никому не дашь; если почта распечатала письмо мужа к жене, так это её дело, и тут одно неприятно: тайна семейственных сношений, проникнутая скверным и бесчестным образом; но если ты виновата, так это мне было бы больно. Никто не должен знать, чтó может происходить между нами; никто не должен быть принят в нашу спальню. Без тайны нет семейственной жизни. Я пишу тебе, не для печати; а тебе нечего публику принимать в наперсники. Но знаю, что этого быть не может; а свинство уже давно меня ни в ком не удивляет.

Вчера я был в концерте, данном для бедных в великолепной зале Нарышкина, в самом деле, великолепной. [310]Как жаль, что ты её не видала. Пели новую музыку Вельгорского на слова Жуковского. [311]Я никого не вижу, нигде не бываю; принялся за работу и пишу по утрам. Без тебя так мне скучно, что поминутно думаю к тебе поехать, хоть на неделю. Вот уж месяц живу без тебя; дотяну до августа; а ты себя береги; боюсь твоих гуляний верьхом. Я ещё не знаю, как ты ездишь; вероятно, смело; да крепко ли на седле сидишь? вот запрос. Дай бог тебя мне увидеть здоровою, детей целых и живых! да плюнуть на Петербург, да подать в отставку, да удрать в Болдино, да жить барином! а [312] ,4 [313] Неприятна зависимость; особенно когда лет 20 человек был независим. Это не упрёк тебе, а ропот на самого себя. Благословляю всех Вас, детушки.

Адрес: Натальи Николаевне Пушкиной в Волоколамск в село Ярополец.

Автограф: ИРЛИ , № 1512.

Почтовый штемпель: «С. Петербург 1834 маия 18».

Впервые (с пропусками): ВЕ, 1878, март, с. 12. Акад ., XV, № 942.

Датируется на основании почтового штемпеля.

Благодарю тебя, мой ангел, за добрую весть о зубке Машином. Теперь надеюсь, что и остальные прорежутся безопасно. Теперь за Сашкою дело. Что ты путаешь, говоря: о себе не пишу, потому что не интересно. [314]Лучше бы ты о себе писала, чем о S., о которой забираешь в голову всякий вздор [315]— на смех всем честным людям и полиции, которая читает наши письма. [316]Ты спрашиваешь, что я делаю. Ничего путного, мой ангел. Однако дома сижу до 4 часов и работаю. В свете не бываю; от фрака отвык; в клобе провожу вечера. Книги из Парижа приехали, [317]и моя библиотека растёт и теснится. К нам в П.<���етер>Б.<���ург> приехал Ventriloque, а [318]’ 5 [319]который смешил меня до слёз; мне право жаль, что ты его не услышишь. Хлопоты по имению меня бесят; с твоего позволения, надобно будет, кажется, выдти мне в отставку и со вздохом сложить камер-юнкерский мундир, который так приятно льстил моему честолюбию и в котором, к сожалению, не успел я пощеголять. Ты молода, но ты уже мать семейства, и я уверен, что тебе не труднее будет исполнить долг доброй матери, как исполняешь ты долг честной и доброй жены. Зависимость и расстройство в хозяйстве ужасны в семействе; и никакие успехи тщеславия не могут вознаградить спокойствия и довольства. Вот тебе и мораль. Ты зовёшь меня к себе прежде августа. Рад бы в рай, да грехи не пускают. Ты разве думаешь, что свинский Петербург не гадок мне? что мне весело в нём жить между пасквилями и доносами? Ты спрашиваешь меня о Петре? идёт помаленьку; скопляю матерьялы — привожу в порядок — и вдруг вылью медный памятник, который нельзя будет перетаскивать с одного конца города на другой, с площади на площадь, из переулка в переулок. [320]

Вчера видел я Сперанского, Карамзиных, Жуковского, Вельгорского, Вяземского — все тебе кланяются. Тётка меня всё балует — для моего рождения прислала мне корзину с дынями, с земляникой, клубникой — так что боюсь поносом встретить 36-ой год бурной моей жизни. Сегодня еду к ней с твоим письмом. Покамест прощай, мой друг. У меня желчь, так извини мои сердитые письма. Цалую вас и благословляю.

Деньги шлю на имя Дм.<���итрия> Н.<���иколаевича>.

Адрес: Натальи Николаевне Пушкиной.

В Калуге на Полотняный Завод.

Автограф: ИРЛИ , № 1513.

Почтовые штемпеля: «С.-Петербург. 29 маия 1834» и «Калуга июня 5 1834».

Впервые: ВЕ , 1878, март, с. 13—14. Акад., XV, № 947.

Основанием для датировки данного письма служит то, что в нём ничего не говорится о представлении Пушкина в. к. Елене Павловне, а в следующем письме к H. Н. Пушкиной, от 3 июня поэт пишет: «В прошлое воскресение представлялся я к вел.<���икой> княгине». Воскресенье, о котором идёт речь, приходилось в 1834 г. на 27 мая (о том, что Пушкин считал это событие заслуживающим внимания, свидетельствует его запись в дневнике, где также указан день представления — 27 мая, см.: Акад., XII, с. 330). Кроме того, в письме от 3 июня Пушкин пишет, что «девятый день» не имеет известий от жены, т. е. письмо от Натальи Николаевны было получено им 26 мая, в день его рождения, и естественно, что поэт сразу на него ответил. Вероятно, и подарок от Е. И. Загряжской ко дню рождения Пушкина был прислан в самый день 26 мая, о чём поэт сразу же написал жене. Письмо могло случайно не попасть в тот же день на почту, отсюда и поздняя дата почтового штемпеля.

Что это, мой друг, с тобою делается? вот уж девятый день, как не имею о тебе известия. Это меня поневоле беспокоит. Положим: ты выезжала из Яропольца, всё-таки могла иметь время написать мне две строчки. Я не писал тебе потому, что свинство почты [321]так меня охолодило, что я пера в руки взять был не в силе. Мысль, что кто-нибудь нас с тобой подслушивает, приводит меня в бешенство à la lettre. а [322]Без политической свободы жить очень можно; без семейственной неприкосновенности (inviolabilité de la famille) невозможно: [323]каторга не в пример лучше. Это писано не для тебя; [324]а вот что пишу для тебя. Начала ли ты железные ванны? есть ли у Маши новые зубы? и каково перенесла она свои первые? У меня отгадай кто теперь остановился? Сергей Ник.<���олаевич>, [325]который приехал-было в Ц.<���арское> С.<���ело> к брату, но с ним побранился и принуждён был бежать со всем багажем. Я очень ему рад. Шашки возобновились. Тётка уехала с Н.<���атальей> Кир.<���илловной> [326]— я ещё у ней не был. Долгорукая Малиновская выкинула, но кажется здорова. Сегодня обедаю у Вяз.<���емского>, у которого сын именинник; [327]Карамзина уехала также. Писал я тебе, что Мещерские отправились в Италию, и что Sophie три дня сряду разливалась, обвиняя себя в жестокосердии и раскаиваясь в том, что оставляет Кат.<���ерину> Андр.<���еевну> одну? Я провожал их до пироскафа. [328]В прошлое воскресение представлялся я к вел.<���икой> княгине. [329]Я поехал к её выс.<���очеству> на Кам.<���енный> Остров в том приятном расположении духа, в котором ты меня привыкла видеть, когда надеваю свой великолепный мундир. Но она так была мила, что я забыл и свою несчастную роль и досаду. Со мною вместе представлялся ценсор Красовский. Вел.<���икая> кн.<���ягиня> сказала ему: Vous devez être bien fatigué d’être obligé de lire tout ce qui paraît. Oui, Votre A. I., отвечал он ей, d’autant plus que ce que l’on écrit maintenant n’a pas le sens commun. б [330]A я стою подле него. Она, как умная женщина, как-то его подправила. Смирнова на сносях. Брюхо её ужасно; не знаю, как она разрешится; но она много ходит и не похожа на то, что была прошлого году. Гр.<���афиню> Сал.<���логуб> встретил я недавно. Она велела тебя поцаловать, и тётка её также. Я большею частию дома и в клобе. Веду себя порядочно, только то не хорошо, что расстроил себе желудок; и что желчь меня так и волнует. Да от желчи здесь не убережёшься. Новостей нет, да хоть бы и были, так не сказал бы. Цалую всех вас, Христос с Вами. Отец и мать на днях едут в деревню; [331]а я хлопочу. Лев ходит пешком в Царское Село, а Соболевс.<���кий> в Ораниенбаум. Видно им делать нечего. Прощай, мой ангел. Не сердись на холодность моих писем. Пишу скрепя сердце.