Александр Письменный - Рукотворное море

Кроме этого, мне кажется, можно сделать и такой вывод: чем писать плохие критические статьи, ничего не дающие ни уму, ни сердцу читателя или писателя, не лучше ли досужим критикам заниматься полезной практической деятельностью, такой же хотя бы, какой занялись уязвленные прототипы из города В. На поприще городского благоустройства они нашли обширное поле для применения своих сил.

В газете «Литература и жизнь» статья о тунеядцах и стилягах. С осуждением автор указывает, что из «духовной пищи» ничего, кроме Хемингуэя, они не читают.

Допустим, действительно это очень плохо. Но в этом же номере газеты на соседней полосе напечатан отрывок из новой книги Хемингуэя.

Есть логика? Нет логики.

Задумывались ли вы над тем, как часто современная критика ошибалась в оценке художественных явлений, которые потом становились в ряды общепризнанных образцов литературы, живописи или театра.

Оценки Толстого, Чехова, импрессионистов и т. д.

Всему виной, главным образом, отсутствие перспективы. С близкого расстояния порой не видны особенности вещи, которые в дальнейшем ее увековечат.

В Третьяковке выставка Дейнеки. Очень эффектная. Когда входишь в его зал, он всецело завладевает твоим вниманием. Голая женщина, сидящая в профиль, — только потом соображаешь, что в ней мало женственности и слишком много вызывающего. Но чудесна композиция «После душа». Тело парня — он на переднем плане — это Рубенс. Но тут же замечаешь — нет классической про работки мелочей — на чем сидит этот парень? На черном зеркале, на полированной доске?

«Сбитый ас», «Транспорт работает» — слишком, пожалуй, декоративно-плакатно.

Скульптуры хороши, но лишены индивидуальности. В «Конькобежце» не узнаешь Дейнеку.

Вызывающе прелестна «Купальщица». Спортивно-эротизированная фигура. В «Купальщице» — может быть, наиболее индивидуальные его черты. В «Купающемся мальчике» дейнековский ракурс.

Герой выставки — Кончаловский. Возле портрета «Л. Толстой в черном» постоянно зрители. Это чудесная картина, можно бесконечно стоять возле нее.

Как водится, в павильоне искусства на французской выставке в Сокольниках толпы спорящих об абстрактном искусстве. Абстрактное искусство может не нравиться, может нравиться, им можно восторгаться или возмущаться, спорить о нем бесполезно — оно существует. Спорить о нем можно так же, как и о том, есть ли бог или нет. Бога нет, но есть верующие в него, и с ними спорить бесполезно.

Интересно другое. В том же павильоне расположен раздел «Наука», и там множество великолепных, красочных панно и снимков различных клеточных тканей, увеличенных до гигантских размеров электронными микроскопами. И они — также абстрактная живопись.

Необходимы новизна и дерзания. Осточертела оскомина трюизмов, паралич банальностей, на зубах навязли все эти тривиальности. Они бич, они губят искусство.

Для искусства должен быть создан некий закон естественности — только он и может служить критерием правдоподобия в искусстве, реалистичности искусства. Закон естественности дает возможность усмотреть реализм в самых неправдоподобных произведениях, самых фантастических.

Можно вообразить картину абсурдную: человек хватает за буфер проходящий трамвай и останавливает его или даже волочит назад. Если это проделано с движениями естественными, такими, какими бы человек останавливал и тащил предмет, посильный ему, то изображение такой картины вполне законно в искусстве.

Поэтому мне могут нравиться вещи, исполненные в условных стилях, — всяческие «человеческие» произведения, разноцветные плоскости супрематистов, многоногие кони футуристов и т. д. — они естественны в рамках поставленной задачи, поэтому реалистичны, хотя жизни не отражают.

Недавно вычитал я в «Комсомольской правде» (от 18.1.66 г.) прелюбопытнейшую мысль. Оказывается дети не принимают примитива, но готовы поверить в любую условность, если «за этой условностью правда чувства и действий героев».

«Когда артист на сцене ест хлеб и утверждает при этом, что он ест пирожное, ребенок в зале его моментально «разоблачает». Но когда… артист делает вид, что пьет воду, и дети видят, что никакой воды нет, что он именно «делает вид», они ему все равно верят, потому что не вода является главным для них на сцене, а то, что происходит с человеком».

Отсюда можно сделать вывод, что человек склонен принимать условность искусства, но ни в коем случае фальсификацию этого искусства.

Смотрел «Новые времена» Чаплина. Гениальность искусства в том, что при всем неправдоподобии отдельных трюков игра Чаплина, сценарий, тема — настолько убедительны, что фильм нельзя назвать иначе чем великой жизненной правдой. И в этом глубокая сила реалистического искусства.

Вспомнилось, как я разревелся перед старыми этюдами моего давнего приятеля. Он-то до сих пор, наверно не догадывается, почему они произвели на меня такое впечатление. С потрясающей остротой почувствовал я тогда пагубность человеческой глупости, тщеславия слепоты, — человек бросил свое призвание из-за суеты и остался голым среди развалин.

Мир полон чудес. Каждый звонок в парадной двери сулит вам неожиданное посещение. Завтрашний день, свежая газета, встреча на улице или в трамвае, успех, который одержите вы в своем труде, случайное совпадение, неожиданное открытие, каждая смена года, любовь, внезапная неприязнь.

Где-нибудь в Чакве, в знаменитом ботаническом саду, на стволе гигантского эвкалипта вы обнаруживаете надпись химическим карандашом, сделанную человеком, которого вы считаете погибшим. 1945 год. Значит, он не погиб в эту войну? Чудо из чудес! Каким образом он попал в Чакву?

Вы любопытны, потому что ждете чудес.

Конечно, спора нет, во все времена, для всех народов интересны общие исторические процессы, так сказать, макроскопического порядка. Но вряд ли кто-нибудь правомерен настаивать, что судьба рядовых, безвестных людей, тот фон, тот быт, та гуща, на которой вызревали и развертывались исторические события, действовали исторические личности, представляют малую ценность. Вспомните об открытии древних свитков, свидетельствующих о реальной основе библейских мифов, или о берестяных грамотах, говорящих о широте распространения письменности в Новгородской Руси; и дневник хеттского землепашца был бы не менее важен для науки, чем глиняные таблички из царской библиотеки.

В двух словах изложу сюжет об Олеарии [8] Олеарий (Эльшлегер) Адам (ок. 1599—1671) — немецкий ученый и путешественник В 1633 году в составе шлезвиг-гольштинского посольства посетил Москву. .

Во времена царя Алексея Михайловича дважды посещал Москву шлезвиг-гольштинский ученый и путешественник Адам Эльшлегер, присвоивший себе имя Олеарий. У него был слуга Романчиков, приставленный к нему в качестве шпиона. Но Олеарий был настолько образованней и интересней всех, кого знавал раньше Романчиков, был так умен и привлекателен, что покорил соглядатая. Романчиков не мог больше шпионить за Олеарием и доносить о каждом его шаге властям предержащим. Таким образом, шпион оказался в положении отчаянном и безвыходном. Единственно, что ему оставалось, — покончить жизнь самоубийством.