Александр Письменный - Рукотворное море

Иногда он вырывался из подвала, с радостным визгом влетал в квартиру и как угорелый носился по комнатам. Он наслаждался, не понимая, за что его изгнали.

Не хочу вспоминать, сколько времени провел Бек в том проклятом подвале. С какой радостью он бросался ко мне, ни в чем меня не виня, как всегда, веселый и добродушный, когда я приносил еду. Он был так мне благодарен!

А потом Бек стал худеть, опаршивел, пришли какие-то люди и увезли его на живодерню. Мне до сих пор стыдно вспоминать об этом.

Джесси привели ко мне трехмесячным щенком. Это была белая лайка, вероятно, помесь с белым шпицем. Такой умницы собаки у меня никогда не было. Когда она была совсем маленьким щенком, ее нарекли именем Лили. Мне оно не понравилось. Я тогда увлекался Джеком Лондоном и всех собак называл именами его четвероногих героев. Никто из домашних, по-моему, не знал, что мою Джесси в ранней молодости прежние хозяева звали Лили. Но спустя месяцев пять или шесть после того, как щенок поселился у меня и достиг, в сущности, зрелого возраста, я проделал такой опыт. Не глядя на собаку, стараясь даже думать не о ней, а о какой-то совсем другой собаке, я негромко позвал: «Лили!» Моя Джесси сперва насторожилась, посмотрела на меня черными своими глазками, чуть наклонив набок голову, как всегда, когда что-то возбуждало ее любопытство, а потом подошла ко мне и положила мне на колени передние лапы с явным вопросом: «Ты меня звал?»

И спустя год, и два, и три можно было позвать: «Лили!» — и Джесси каждый раз настораживалась и, с любопытством наклоняя голову, подходила с немым вопросом: «Меня ты имеешь в виду?»

До сих пор помню, как однажды, когда я гулял с Джесси, я неосторожно наступил на какую-то щепку, кусок отломился и больно ударил собаку. Джесси не взвизгнула, нет, для этого она была слишком горда, но посмотрела на меня с такой горькой укоризной, что я до сих пор помню ее осуждающие черные глаза: как я мог допустить такую оплошность и причинить ей боль?

Она обладала какой-то поразительной деликатностью. Когда приходил к нам кто-нибудь, она еще до звонка знала, что пришел чужой, и заливалась громким лаем, так что, в сущности, нам на входной двери не нужен был звонок. Но если это случалось в тот час, когда я спал, она никогда не позволяла себе подать голос. Никогда.

И вот что произошло однажды. Как-то ночью к нам на чердак залезли воры. Они действовали так тихо, что никто не проснулся. А там висело белье, много белья, выстиранного днем жильцами нижнего этажа.

Джесси услыхала воров. Но она не стала лаять, как любая другая добрососедская, но не слишком вежливая, деликатная или образованная собака. Она прошла в комнату, где спали отец с матерью. Молча привстала на задние лапы и стала тянуть с отца одеяло. Он рассказывал, что, проснувшись, не понимал, в чем дело, и пытался отогнать Джесси. Но она не ушла, продолжая глядеть на него, и беззвучно вскидывала морду, точно хотела залаять. «Что тебе надо? Убирайся!» — сказал отец и повернулся на другой бок. Она снова потянула с него одеяло. Он вскочил, вконец рассерженный. Джесси отпрыгнула от него и снова показала мордой вверх, на потолок. Тогда отец услыхал, что кто-то тихо-претихо ходит по чердаку. Он встал, оделся, подошел к крайнему окну и услышал, как воры вылезли из чердачного окна и ступили на крышу. Увидел лестницу на крыше кирпичного сарая, примыкавшего к нашему дому, — она вела на нашу крышу. Он подождал немного и, когда два здоровенных парня с огромными узлами белья за спиной ступили на крышу сарая, закричал громовым голосом:

— Бросай белье, стрелять буду!

Парни обмерли от неожиданности. Они бросили узлы с бельем на крыше сарая и, скатившись вниз, дали такого стрекача, что и лиц их никто не увидел.

Когда на крик отца проснулся весь дом, когда снизу прибежали полуодетые хозяйки, вот тогда Джесси дала волю своим чувствам и наконец залаяла в полный голос.

Были у этой маленькой чудесной собаки недостатки? Конечно, были. У кого их не бывает.

Во-первых, днем она не могла видеть бегущего человека, и гулять с ней по улице было нелегко. Помню случай, когда она вырывала поводок из рук и происходила беда — человек оказывался укушенным, брюки его разорванными, приходилось объясняться в милиции, в лучшем случае, дело ограничивалось штрафом, а в худшем — и штрафом, и вождением собаки в ветеринарную лечебницу на предмет исследования, не бешеная ли она.

Во-вторых, она была, пожалуй, чересчур недоверчива и могла исподтишка укусить кого-нибудь пришедшего к нам в дом. Тут не было подлости или вероломства. Просто недоверчивость. Она отлично понимала, что пришедший к нам — гость, что с гостем надо быть вежливой и покладистой и лучше отвернуться от него, чем подойти и потихоньку укусить. Недоверчивость, свойственная ей, портила все: если гость оказывался почему-либо несимпатичен Джесси, она не могла преодолеть желания наказать его и могла подойти и, не произнося ни звука, тяпнуть посетителя за щиколотку или за икру, с чем также бывали неприятности.

И наконец, третье, что, в сущности, нельзя было назвать недостатком: у Джесси был повышенный инстинкт материнства.

К этому времени мой отец тоже заразился страстью к собакам, и в доме у нас появился черный доберман-пинчер Карри, в котором отец души не чаял. Он умер от чумки в страшных судорогах у нас на руках. Долго отец не мог оправиться от этой потери. Но вот прошло время, появилась в квартире Джесси, а вскоре кто-то предложил купить, может быть, на собачьей выставке щенка от знаменитых доберманов Аякса и Асты, редкой коричневой масти, многократных чемпионов и медалистов, кажется, бельгийского происхождения. Собачники-доберманисты, наверно, до сих пор помнят этих псов с родословной, как у древнего рыцарского рода. И отец не выдержал, и наш щенок, названный Ари, впоследствии также получал на собачьих выставках призы и золотые медали, а однажды получил кувшин для вина, настоящий хрусталь баккара, оправленный в серебро. Красивый кувшин. Он до сих пор цел.

Таким образом, в нашей семье одновременно жили две собаки — белая лайка Джесси и коричневый доберман-пинчер Ари, и они друг друга очень любили, — не помню случая, чтобы они поссорились из-за еды, из-за лакомой косточки.

Однажды, почти в одно время, они принесли щенят. Джесси с ее белоснежными щенятами устроили на кухне, отгородив ей угол. Ари с ее темно-коричневым семейством — под письменным столом отца, который стоял в столовой.

Гулять собак выводили обычно вместе, но однажды почему-то домработница вывела сперва Джесси, вернулась с ней, а потом вывела Ари.

Я готовил уроки за обеденным столом и не обратил внимания на то, что, как только Даша, выведя Ари, захлопнула за собой дверь, в комнату тихо вошла Джесси и унесла к себе на лежанку щенка Ари. Я не заметил, что она потихоньку, одного за другим, перетаскала к себе всех щенят Ари, а их было шесть штук.